Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Марх вдруг резко обернулся к Бранвен (дитя ирландской земли вздрогнула):

– Отведи Периниса в замок. Познакомь с Динасом. Расскажи ему всё.

– Д-динасу? – переспросила растерянная Бранвен. – Или Перинису?

– Да, – хмуро кивнул король.

– Тебе сейчас не до сына, – понимающе рассмеялась Ллиан.

Марх закусил губу. Ллиан и Эссилт… вместе. Всё хорошо, всё лучше, чем можно представить, но, пр-роклятье, почему именно сейчас?!

– Не тревожься, – снова улыбнулась сидхи. – Я оставлю вас. Наверное, теперь действительно – навсегда.

– Ллиан, я…

Она покачала головой:

– Вы, люди, любите мыслить долгами. Я говорю тебе, Марх: все долги уплачены. Радостью за радость. С тобой я тоже немного стала человеком, я мечтала взрастить наше дитя. И моя мечта сбылась. Я счастлива, Марх, – так позволь же и себе быть счастливым. Люби ту, что любит тебя. И забудь о Ллиан. Наша радость прошла, как отцветают яблони: их цвет чудесен, но недолог. Ваша любовь – как плоды: зреют небыстро, но тем слаще потом.

Эссилт улыбнулась, невольно зардевшись.

Марх кивнул:

– Спасибо тебе, Ллиан.

Он бы поцеловал ее сейчас – в последний раз – но не при Эссилт.

Она негромко рассмеялась:

– Прощай.

Бранвен увела Периниса. Король с королевой остались одни.

Надо было что-то сказать… но Марх не находил слов. Одна лишь мысль вертелась в голове: как хорошо, что Эссилт узнала о Ллиан именно сегодня, сейчас. Так будет проще им обоим. Так будет проще ей – пережить память этих трех лет.

Ее неверность извиняет чародейство, а на нем-то никакого заклятья не было…

– Она так красива… – восторженно пролепетала Эссилт.

Марх прижал жену к груди:

– Она холодна, как блик на воде: ослепителен, но он не греет. Ты – мое тепло. Мой огонек.

– Но мой король, я…

– Девочка. Сочтемся изменами. Ллиан бы посмеялась над нами. Между нами теперь нет преград, нет ни одной – так не будем придумывать их. Сегодня Бельтан, день любви. Позволим себе кусочек счастья.

Этот день распался в памяти Эссилт на множество обрывков, лоскутков – пестрых, ярких… Пляски, смех… оглушительный рев волынок, грохот барабанов, трава на бескрайнем лугу истоптана сотнями ног, льется рекой эль, и можно забыть о том, что ты королева, а он – король, вы просто еще одна пара в забывшей себе от веселья толпе… и только его руки – смуглые, тяжелые, мозолистые – которыми он сжимает тебя во время очередного прыжка, и его раскрасневшееся лицо… наверное, и сама сейчас красна, как рыбачка, и как можно королеве плясать в одном ряду с простолюдинками… неважно! и можно пить эль, не заботясь о приличиях, пить из круговой деревянной чаши, а потом его губы находят твои, и неважно, что все смотрят, и неважно всё, потому что в Бельтан есть только один закон – закон любви, и так уж было потеряно три года, три страшных года, но теперь всё будет иначе, по-другому… синеет вечер, зажигаются костры, и снова беснуется пляска, хотя казалось, что гудящие ноги не способны сделать и шагу, но хоровод мчится, быстрее, неистовее! – а потом распадается на пары, а потом сырая и еще холодная земля становится ложем для любящих, и можно быть смелой и дерзкой, и можно быть собой, и начать с начала жизнь, и начать с начала любовь…

Друсту было не до веселья. Заклятье, спавшее с него, захлестнуло волной стыда. Наследник Марха винился даже не перед дядей, в глубине души понимая, что тот всё знает и всё уже простил, – он стыдился перед собой. Он предал не Марха – он предал себя. Он совершил проступок, идущий вопреки всему, чем дорожил сын Ирба.

И этому не было искупления.

Король может простить. Но простишь ли себя сам?

Нет.

Светало. Ночная синева сменилась предрассветной серостью.

– Холодно, – пожаловалась Эссилт.

Марх крепче прижал ее к себе, как мог укутал полой плаща, на котором они лежали.

– Вернемся в замок? там согреешься, – улыбнулся он.

– Не хочу… – проговорила она. – Там всё… прежнее. Марх… давай уедем куда-нибудь… надолго…

– Отдохни, девочка моя. Ты устала. Спи.

Мой маленький рыжий котенок. Кусочек живого тепла. Огонек, у которого можно согреться душой.

Три года назад ты была с Друстом, а я был с Ллиан. Не думаю, что ты была счастлива с ним, одурманенная заклятьем, но знаю твердо: все века, проведенные с Ллиан, я променял бы на один этот Бельтан. Впрочем, Ллиан права: лепестки яблонь опадают быстро, а плодам зреть и зреть. Прошлое ушло, и у нас с тобой впереди, моя девочка, много-много Бельтанов. Да, впрочем, нужен ли нам Бельтан, чтобы быть счастливыми?

Ты не хочешь возвращаться в Тинтагел. Знаешь, Эссилт, я тоже не хочу.

Я слишком долго был королем. Долго… долг… долгий долг лгал о должной доле… Устал! Я имею право быть собой, а не пешкой… пусть не пешкой, пусть ферзем! – но в игре Арауна, моей матери и прочих.

Мы уедем, Эссилт. Мы уйдем. Мы с тобой имеем на это право.

Динас!

Сенешаль пришел мгновенно, послушный касанию мысли.

– Да, Марх?

Тот встал, не стыдясь своей наготы:

– Мы с Эссилт уйдем. До Лугнасада… или дольше.

– Да, – короткий кивок.

– Передай Друсту: я его ни в чем не виню. Он был жертвой заклятья, он не предавал меня. Я всё знаю.

– Я передам.

– Он – наследник и наместник.

– Я скажу.

– Ступай.

Жена тебе дороже племянника, Марх, и глупо спорить с тобой. Я не скажу тебе ничего, хотя я знаю, что ты совершаешь ошибку.

Кажется, первую ошибку за все эти века.

Тебе не хочется говорить с Друстом о его предательстве. Не хочется выслушивать сбивчивое признание, краснеть и видеть, как краснеет он.

Да, я понимаю: проще переговорить через меня.

Но проще – не значит правильнее.

Он не признается тебе в своей вине. Он смолчит – как смолчал ты, не выслушав его.

Стена лжи между вами останется.

Любовь накрыла нас, как волна накрывает прибрежные камни. Лишь изредка мы выныривали из нее, с трудом понимая, где мы и что вокруг.

Это были места далеко от Тинтагела, Марх называл их, но я не смогла запомнить ни одного. Всё чаще мы оказывались не в мире людей, а… я спросила Марха, это ли легендарный Аннуин, а он рассмеялся и сказал, что это такой же Аннуин, как предместья замка – королевские покои.

Это был всё еще Корнуолл – но другой. Там редко встречались люди, зато танцевали сидхи, веселились духи лугов и пустошей… запомнить названия всех эти существ было еще труднее, чем человеческих мест.

В этом другом Корнуолле всё было пронизано силой… нет, иначе: всё и было силой. Она была, словно струны арфы: чуть тронь – и польется музыка.

Когда Марх ласкал меня… даже когда просто смотрел влюбленным взглядом, так, что по телу пробегала сладкая дрожь, – я чувствовала, что эта незримая арфа откликается, вибрирует, звучит, что в Корнуолле что-то меняется – просто потому, что Марх любит меня, а я счастлива, безумно счастлива с ним.