Джей Кристофф - Темный рассвет [litres]

– « Я повинен тебе кровью, вороненок» , – сказал Меркурио. – « И кровью тебе воздастся ».

Щупальца замерли в паре сантиметров от плоти старика. Алые глаза Адоная сузились до тонких, как лезвие бритвы, щелочек.

– Ну-ка повтори?

– Ты прекрасно меня слышал. Эти слова ты сказал Мие, не так ли? В вашу последнюю встречу в горе? « Две жизни ты спасла в ту перемену, егда приставили люминаты свои орудья солнцестальные к горлу горы. Мою и сестры моей, сестры любимой. Сколь ни были б глубоки и темны воды, в которые ты заплывешь, в поприще кровавом можешь рассчитывать на вещательское обетование ».

Адонай посмотрел на сестру. Снова на Меркурио.

– Сии слова предназначались токмо для ее ушей, – сердито выдохнул он.

– Ни души не было в моих владеньях, когда давался сей обет, – сказала ткачиха. – Только я, мой брат, даркин и ее спутники. Так почему ты изрекаешь их, как если б был шестым среди пяти?

– Не важно, откуда я знаю, – ответил Меркурио. – Главное, что ты у нее в долгу, Адонай. Ты обязан ей своей жалкой, извращенной жизнью. Ты дал клятву. А воды, в которых она плавает сейчас, глубже и темнее, чем когда-либо.

– Нам сие хорошо ведомо, – кивнула Мариэль.

– Откуда? – потребовал ответа Меркурио, и его зрачки уменьшились до крошечных точек.

Адонай лениво пожал плечами.

– Скаева послал весть кровавую, повелев Леди Клинков отправить все часовни в республике по следу нашего маленького даркина. Похищен сын – он алчет возвращения. А той, кто похитила его…

– Все часовни… – прошептал старик.

Сердце Меркурио ушло в пятки при мысли о том, сколько Клинков будут вести охоту на Мию. Даже после зачистки люминатов и предательства Эшлин Ярнхайм их все равно оставались десятки. И каждый из них обучен искусству смерти лучшими убийцами в мире.

– Каким хреном Скаева может себе это позволить?

– Бедный Меркурио, – просюсюкала Мариэль. – Сколь звонка тишина в сии перемены в его сирой комнатке.

– Скаева присвоил титул императора, – ответил Адонай. – И все монеты из казны республики в придачу. Вмале Друзилла будет класть свое чело на подушку из злата.

Старик сцепил челюсти.

– Эта коварная сука…

– Ни один Клинок не становится Леди многих посредством доброты.

Меркурио потер левую руку. В грули у него груди страшно заныло.

«Мия погрязл в дерьме даже глубже, чем я подозревал…»

– Итак, – наконец произнес он, встретившись с рубиновым взглядом Адоная. – Теперь против Мии вся Церковь. Каждый Клинок, которого Духовенство смогло найти. Вопрос в том, был ли твой обет пустыми словами или чем-то большим? Насколько глубока твоя преданность Церкви, Адонай? В доме воров, лжецов и убийц насколько весомой может быть клятва?

– Мы не воры! – сплюнул Адонай. – Наша магика заслужена . Выкопана из песков древнего Ашкаха, воистину, и воздана опять и опять муками, перемену за кровавой переменой.

– И не лжецы, – прошепелявила Мариэль, обвивая рукой талию брата. – Но убийцы, да. Величай нас первыми и познаешь истину в последнем, славный Меркурио. Медленную и болезненную истину.

– Касаемо преданности, кто знает, – колдун приобнял сестру и вытер кровь с губ. – Нашу не купить монетой, сие известно. Хоть стены оные и полнятся ими, оттоле Кассий испустил дух. Но идти против Духовенства – путь опасный, Меркурио. А обет юному даркину границы должен знать.

– Я обет и вовсе не давала, – Мариэль улыбнулась. – Мой долг уже отплачен.

– Мы не продирались сквозь кровь и пламя, дабы уберечь Луны таинства от пыли древнего Ашкаха, лишь чтобы лицезреть, как их выкинут…

– Стоп, стоп, – Меркурио нахмурился. – Что за хрень ты только что сказал?

Адонай сощурился.

– Кровь и пламя…

– Да о Луне, ты, извращенец херов! Ту часть о Луне.

– Это он нас приобщил к колдовству ашкахскому, – ответил вещатель, наклонив голову, и его глаза заблестели в полумраке. – Бог, умерщвленный многие века назад, а с ним – и вся мирская магика.

– Наши ремесла – токмо частицы единой истины, – прошепелявила Мариэль. – Навеки забранной у мира. Почерпнутой из обломков, древле погребенных под песками Ашкаха.

Старик переводил взгляд с одного колдуна на другого, его сердце забилось чаще.

– Что, если я скажу, что Мия как-то связана с этим треклятым Луной? Даркины. Спутники. Что, если я скажу, что она знает дорогу к его Короне?

– …Безумие и только! – воскликнула Мариэль.

– Да, возможно, и безумие, – ответил старик. – Но клянусь Черной Матерью, Всевидящим и всеми Четырьмя их священными Дочерьми, что у Эшлин Ярнхайм есть карта, ведущая к Короне Луны, нанесенная аркимическими чернилами на ее спину. Чернилами, которые поблекнут в случае ее гибели. Гибели, которая, к примеру, наступит, если она умрет, защищая Мию.

Колдуны переглянулись. Снова посмотрели на Меркурио. Красные глаза мерцали в полумраке. Бассейн крови за спиной Адоная завихрился, как море во время бури. Дыхание Мариэль стало таким громким, что походило на хрип.

– Так что скажете? – Меркурио протянул руку. – Хотите помочь мне сохранить жизнь этой парочке? В конце концов, с тебя причитается должок.

Адонай взглянул на ладонь старика. Глубоко, порывисто вдохнул. Но, не произнеся больше ни слова, пожал руку Меркурио своей скользкой от крови ладонью. Мариэль, не мешкая, положила свою руку, изуродованную и сочащуюся гноем, поверх руки брата.

Меркурио посмотрел на колдунов и кивнул.

– Что ж, ладно. Похоже, мы замыслили заговор.

– Это вонючая дыра с дерьмом, – объявил Сидоний.

– Да все не так плохо, – возразила Мечница.

– Все плохо . Крысы размером с собак, доски кишат клещами, одно неосторожное движение сигариллой – и весь этот сральник сгорит.

– Брат, – двеймерка вздохнула. – Учитывая, что еще неделю назад ты был заперт в обоссанной клетке под ареной Годсгрейва и ждал собственной казни, ты мог бы немного благосклоннее отнестись к ощущению ветра свободы на своем лице.

– Мы в помещении, Мечница, – Сидоний показал на кучу дыр в стенах театра. – Мы не можем чувствовать гребаный ветер.

Волнозор раздвинул заплесневелый занавес и прошагал на сцену. По дороге он споткнулся, провалившись ногой в прогнившие половицы, но тут же выбрался и посмотрел на товарищей с безудержной радостью на своем татуированном, бородатом лице.

– Разве он не великолепен ? – с умилением произнес мужчина.

Сидоний вздохнул. Казалось, с тех пор, как он был заперт под ареной Годсгрейва, прошла целая вечность, а не всего неделя, как заметила Мечница. События прошлых месяцев казались ему просто сном – сном, от которого можно очнуться в любой момент и снова вернуться к жизни гладиата, цепям и рабству.