Наталья Осояну - Белый фрегат [litres]

Бален продолжал кричать, что показания Тако – недопустимое доказательство и принимать их нельзя. Айлантри посмотрел на Судию, и Эсме невольно последовала его примеру. Дух Закона сидел с непроницаемым лицом и слушал перепалку обвинителя и защитника. Как всегда, никто не мог постичь его чувств, если он вообще их испытывал.

Тако вернул себе человеческий облик и на этот раз сделался моложе лет на десять. Окинув взглядом участников суда, он ухмыльнулся и, спокойно повернувшись к ним спиной, разыскал место в покинутой части зала, где и сел, чтобы увидеть, чем все закончится. Эсме, вдруг сообразив, что до сих пор стоит, тоже опустилась на скамейку. Служанка, которую приставил к ней Айлантри, исчезла.

– Обвинитель, достаточно, – проговорило наконец божество. – У вас есть еще аргументы?

– Нет, ваша честь, – буркнул Бален. – Я считаю, все очевидно.

– Тогда перейдем к заключительной части нашего заседания. Бален, вам слово.

Обвинитель с досадой посмотрел на зал, в котором почти не осталось людей. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке без внимания публики. Но все же ему удалось взять себя в руки, и, заговорив, он вскоре сделался не менее уверенным, чем в самом начале заседания.

– Достопочтенный Судия! – провозгласил он, глядя в зал, но обращаясь к Духу Закона. – Обвиняемый по этому делу во всех смыслах необычен. Он последний в роду Феникса, его долгие годы считали умершим, в то время как он занимался пиратством под чужим именем. Но Росмерский кодекс гласит, что перед законом все равны. Стоит лишь подумать, что смерть Лейста Крейна, случившаяся сорок лет назад, связана с особым даром – даром управления огнем, – применить который мог только один магус из ныне живущих. Он выжил и находится сейчас перед нами – значит, он виновен и должен понести наказание. У меня все.

– Защитник? – Судия посмотрел на Айлантри.

Молодой ворон встал и снял очки.

– Достопочтенный Судия! Изучив обстоятельства дела, мы узнали следующее. Мой подзащитный жил в доме убитого и был его воспитанником на протяжении нескольких месяцев. Вероятно, между ними случались ссоры, потому что Лейст Крейн, чей приемный сын был уже достаточно взрослым, привык жить в одиночестве и наверняка поначалу сердился из-за необходимости приглядывать за подростком, да еще и таким, чья семья недавно погибла… Но они не враждовали, что можно с легкостью выявить, если внимательно перечитать показания умерших свидетелей. Они были похожи. Оба замкнутые и нелюдимые, со своими причинами жить отдельно от всего остального мира. Они бы могли и дальше жить вместе, если бы… не произошла какая-то беда. Мы не знаем, кто те люди в черном, о которых узнал присутствующий здесь рыбак Тако, но мне представляется очевидным, что они причастны к взрыву. И в башне было что взрывать. Тот же рыбак Тако рассказал нам, что подобрал Кристобаля Фейру в открытом море, раненого и беспомощного. Я подчеркиваю! – Айлантри выдержал паузу. – Беспомощного . Если бы мой подзащитный и в самом деле спланировал убийство из мести или по причине вероломного характера, он бы ни за что не устроил так, чтобы оказаться в опасности, без надежды на спасение. Ведь показания господина Тако сообщают нам также, что именно во время нахождения в море, на грани жизни и смерти, Кристобаль Фейра призвал к себе фрегат. Это была случайность, как и встреча с лодкой Тако, – два невероятных совпадения, которые и позволили ему остаться в живых. Таким образом, вину моего подзащитного в убийстве Лейста Крейна прошу счесть недоказанной.

Лицо-маска Судии повернулось к Кристобалю Фейре:

– Последнее слово обвиняемого? Еще одна попытка.

– Повторяю: я невиновен, – сказал феникс громко и четко. – Прошу вынести справедливое решение.

– Да будет так, – провозгласил Судия. – Всем встать!

Оставшиеся в зале люди, магусы и очарованный морем повиновались. Эсме перестала дышать.

– Именем закона и согласно Росмерскому кодексу я оглашаю свое решение, – произнес скрежещущий голос божества. – Выслушав обвинителя и защитника, а также свидетелей и обвиняемого, я пришел к выводу, что Кристобаль Фейра невиновен.

И гулкий звук, похожий на звон огромного колокола, возвестил об окончании суда.

«Легкокрылая» прибывает в Росмер с безумным опозданием, и все-таки они не теряют надежды: ведь Тако, мудрый старый кракен, еще утром плюхнулся за борт и, помахав на прощание щупальцем, ринулся к вороньей столице. Их не объединяют с ним ~узы~, но они верят: его ничто не сможет остановить и он успеет, он обязательно успеет.

Ролан почти все время молчит, изредка поглядывая на Сандера, и на лице молодого моряка отражаются самые разные чувства, главное из которых – благоговение. Он как будто только сейчас осознал, что все происходящее – не сон и не хмельная греза; все всерьез. Он, рыбак из захолустного поселка, сам того не понимая, сделался частью истории. Самой настоящей истории, как в огромных книгах из пыльных библиотек, где он отродясь не бывал. За ним очень забавно наблюдать со стороны еще и потому, что Сандер отчетливо помнит, как был когда-то таким же.

Наверное, это хорошо?..

Он смотрит на свои руки: они снова сделались человеческими. Это его длинные и худые пальцы с чуть крупноватыми суставами и даже шрамами от старых порезов. Как странно… Выходит, тело помнит, каким оно должно быть? Где-то внутри него, в крови или костях, витают светящиеся символы неизвестного алфавита, жуткие и прекрасные, и их последовательность определяет его рост и вес, цвет его глаз, густоту волос, тембр голоса. И если вдруг какой-то из этих символов исчезает – он начинает меняться. Нет… нет, они не могут исчезнуть в никуда и появиться из ниоткуда, совершенно точно не могут: если в этом мире осталась хоть крупица справедливости, то однажды записанные слова – неважно, на каком языке и какими буквами, – не пропадают. И где-то существует Библиотека сов, по которой бродят их тени – нет, не тени! Они сами, в точности такие же, какими были при жизни! И им некогда скучать: если все книги в библиотеке прочитаны – всегда можно начать сначала.

Сандер понятия не имеет, откуда в его разуме появляются такие воспоминания, – мысли-то его собственные… или нет?

Так или иначе, ему лучше.

Ему лучше, хотя в происходящем ощущается легкая неправильность. Как будто мир чуточку сместился, как будто время течет по-другому: не то медленнее обычного, не то быстрее, не то кругами. Если он пытается измерять течение минут и часов привычным способом, по солнцу, то кажется, что все в порядке, однако эта неуловимая перемена – из тех, которые видны лишь краем глаза.

Он не знает, чего от нее ждать, но понимает, что не боится.