Себастьян Кастелл - Чёрная Тень [litres]

– И это не единственная причина, – сердито добавила Сенейра. – Берабеск использует наших жителей как посредников в торговле с дароменами и джен-теп, чтобы не иметь дело с «неверными», которых они поклялись уничтожить. Дароменские аристократы нанимают гильдии шахтеров, чтобы добывать золото, серебро и железо в горах и не нести никакой ответственности за людей, которые там живут. Джен-теп… – она посмотрела на меня. – Кто знает, что нужно твоему народу, Келлен, но что бы это ни было, гарантирую, что они просто отберут это у нас и ничего не дадут взамен.

Она отъехала вперед, а у меня осталось странное ощущение, что я каким-то образом несу ответственность за дурные дела, происходящие в моей стране, несмотря на то что, за парой исключений, мой народ желал мне смерти. Когда Сенейра оказалась впереди и не могла нас услышать, Рози тихо сказала:

– Я провела с ней много времени и могу сказать, что есть много тем для интересной беседы. Я советую не говорить с ней о Семи Песках.

Кто бы мог подумать.

Когда Сенейра сказала, что учится, я представил себе какое-то захудалое заведение, которое представляется в местечке вроде Семи Песков как маленькое, нищее, с полуграмотными учителями. Я не ожидал увидеть Академию.

Когда я еще учился магии, я слышал краем уха про университет, выросший посреди приграничья. Каждые пару лет представители учебного заведения проезжали через наши земли в поисках учеников, но они мало кого могли найти в семьях моего клана: зачем учиться там, где не преподают магию? Поэтому для меня Телейдос был просто точкой на карте – пока мы не въехали в долину, где вдоль широкой реки простиралась плодородная земля, пока перед моими глазами впервые не предстал небольшой, но красивый город, сверкавший, точно драгоценный камень, посреди песков пустыни.

Города приграничья по большей части представляют собой собрание покосившихся одноэтажных домишек, скучившихся вдоль пыльных грязных улочек с раздолбанными дорогами. Магазины и виллы в Телейдосе были построены из гладкого белого песчаника, отливавшего синевой и бронзой, и возвышались футов на тридцать вдоль проспектов, которые концентрическими кругами опоясывали город. А еще я насчитал восемь бульваров-диаметров, которые вели с окраин в центр города, где с десяток больших зданий, не то дворцов, не то городских судов, стояли, как часовые, вокруг башни, превосходившей высотой все виденные мной здания.

– Академия, – сказала Сенейра с благоговением неофита.

Даже я не мог остаться равнодушным к этому зрелищу.

– Она, наверно, высотой с сотню футов.

Фериус фыркнула.

– Малыш, эта башня почти четыреста футов высотой и почти сто пятьдесят футов шириной.

Четыреста футов.

– Как вообще можно построить здание такой высоты? – удивился я.

– Как и на любой памятник – надо потратить кучу денег. Ты должен был задать другой вопрос – зачем кому-то понадобилось строить такое помпезное здание?

– Ладно. Так зачем?

– Потому что этот человек – глупец, который решил что-то доказать миру. – Фериус снова пустила коня шагом и не заметила гневного взгляда Сенейры.

– Академия – одна из тех грандиозных идей, которые иногда приходят людям в голову, – продолжала Фериус. – Чокнутый тип, который ее основал, спустил свое состояние на то, чтобы подкупить самых известных учителей на континенте и заманить их сюда. Поэтому сюда приезжают самые богатые детишки всех стран. В Даромене, в Гитабрии, даже за морем, в странах Цехади, все знают, что если хочешь вырастить из ребенка большую шишку, отправь его в Академию.

– Вас послушать, так все это выглядит ужасно мелочным, – вставила Сенейра, – но вы не правы. Академия – это не обычная школа, она создавалась с определенной идеей, что люди из разных уголков мира могут учиться вместе, находить что-то общее между собой. Знания и искусство важнее географии. А Берен Трайн – не «чокнутый тип». Он – отважный визионер, который рискнул всем, что у него было, чтобы создать нечто важное, что сделает мир чуточку лучше.

– Ладно, ладно, – сказала Фериус, поднимая руки вверх, – сдаюсь. Затем она выгнула бровь и добавила: – Уж не родственник ли тебе этот «отважный визионер»?

Сенейра была не слишком рада услышать этот вопрос, но честно ответила:

– Он мой отец.

– Погоди, – сказал я, – твоему отцу принадлежит весь город, а ты сбежала? Почему?

– Ничего ему не принадлежит. Он построил Академию, и с годами вокруг нее разросся процветающий город. А почему я сбежала, так это только мое дело, и не суй свой нос туда, куда не следует.

– Когда девочка подхватила Черную Тень, испугалась, что начнется паника и студенты валом повалят из Академии, – объяснила Рози. – И дело всей жизни ее отца рухнет.

Сенейра злобно покосилась на нее.

– Злись сколько хочешь, дитя, но я аргоси. С тем же успехом можешь злобно смотреть в лужу, меня трудно смутить.

Сенейра явно была не прочь проверить эту гипотезу, но меня разбирало любопытство.

– Но куда же ты сбежала?

– Подальше отсюда.

Рози перевела ее резкий ответ:

– Она думала, что сможет добраться до земель джен-теп и найти лекарство там.

– Ну спасибо, – пробормотала Сенейра. – Я так рада, что ты умеешь хранить секреты.

– Секреты – это не путь аргоси.

Ну да, ну да, подумал я, снова гадая, почему Рози так твердо настроена добраться до города Сенейры. Но я был более чем уверен, что тайны составляют важную часть идущей по пути Шипов и Роз.

На долину уже опускались сумерки. Мы ехали в город вдоль берега реки. Рейчис топтался по моим плечам, усаживаясь то на одном, то на другом и фыркая на черную воду и темные листья, колыхавшиеся при нашем приближении.

– В чем дело? – поинтересовался я.

– Болота, – объяснил он и заворчал на какие-то тени.

– И что?

– Как «что»? Они омерзительны. Тут полно всяких жуков, и зуб даю, здесь еще и крокодилы водятся, демоны их побери, только и ждут подходящего момента, чтобы наброситься.

Рейчис мало кого боится, но крокодилы – явно исключение из правил.

– Крокодил – это сплошные зубы, злость и ничего больше, – пробормотал он.

Когда мы наконец добрались до городских ворот, Фериус дала нам знак подождать. Она спешилась и пошла в караульную просить, чтобы нам открыли ворота. Аргоси удивительно хорошо умеют добиваться, чтобы их пустили туда, куда им нужно. Сенейра снова надела повязку и опустила капюшон пониже, чтобы ее никто не узнал.

– Здесь много народу тебя знает? – спросил я.

– Сам-то как думаешь? Я прожила здесь всю жизнь, а мой отец – ректор Академии.

Не успел я придумать подобающе колкий ответ, как она протянула руку и дотронулась до меня.