Ханна Джеймесон - Выжившие [litres]

– Нет, – солгал я.

Конечно, следовало бы спросить его, рассказывал ли он об этом моим сестрам. Им было восемь. Они вполне могли принять все за чистую монету. Мне следовало бы спросить, а не считает ли он, что это, очевидно, гребаный сонный паралич, или напомнить ему обо всех случаях, когда он не рассказывал нам на ночь страшные сказки о чудовищах, потому что чудовищ не существует, приходило ли ему в голову, что чувствуют его дети, выслушивая подобное откровение после того, как выросли с самой жесткой установкой отца на тотальный рационализм, который пробивал дыры в любой детской фантазии и болезненно изгонял объяснениями чудо из всего, что мы могли бы принять за волшебство. Да, мне следовало спросить, как ему удалось унизить нас всех еще больше. Разочаровать нас еще больше. Мне следовало спросить, а не приходило ли ему на ум, что, убив себя, он, наверное, сделал бы для семьи лучшее гребаное дело на этом гребаном жизненном этапе.

Но я ничего такого не сказал.

У меня полыхали щеки. Я взял ручку:

– Нет, все в порядке.

По крайней мере, у отца хватило такта выглядеть раздавленным, и в некотором смысле таким образом я получил компенсацию за то, что не смог ударить его.

– Ну, я… э… рад, что мы поговорили.

Я посмотрел на него, всем своим видом однозначно давая понять: «Нет».

Отец неловко поднялся со стула и направился к двери. Прежде чем пройти в гостиную, он остановился и произнес:

– Знаешь, я правда люблю тебя.

Я просто кивнул. Надеялся, что так удастся передать мое отвращение к гребаному неудачнику, каким он был как отец.

Как только Гарольд вышел из комнаты, я отнес свое сочинение наверх, встревоженный мыслью, что вечером снова увижу родителей. Пройдет несколько месяцев, и они оба разбегутся – это было видно даже из космоса. У меня не получалось припомнить, когда я ненавидел их обоих больше, чем тогда.

С тех пор я больше не видел своего отчима.

Я взял записку обратно к себе в комнату, и мама не пыталась остановить меня.

– Не пытайся меня найти.

Не знаю, почему только почти через десять лет я забрал свои вещи от матери. И не знаю, что в конце концов толкало меня предпринимать шаги, которые привели меня к работе в этом отеле. Время от времени я проверял вакансии. И даже видел, как люди устраивались на работу и уходили. Но мне потребовалось десять лет, чтобы совершить задуманное.

Когда я съезжал, мама ясно дала понять, что не надеется на мое возвращение. Я оставил ее оплакивать две потери вместо одной.

Ну, ладно, три потери, если считать Бога.

История Натана заставила меня задуматься, как мы все оказались в отеле. Не представляю, чтобы здесь кто-то обрел Бога, как это произошло с его отцом. Насколько я вижу, Его здесь нет, и это здорово бросается в глаза. Если бы в отеле был Бог и Он просто наблюдал бы со стороны, то, по-моему, именно сейчас Он был бы очень разочарован своим неудачным экспериментом.

Разумеется, всегда остается вероятность, что ради хорошей истории Натан мог и приврать. Но зачем ему? Я на секунду задумался о том, возможно ли, чтобы психическое заболевание было усвоенным в процессе обучения и таким образом унаследованным не от кровного родственника. Но я оставлю эти размышления при себе. Нет никаких доказательств, что Натан не в своем уме.

После спокойного утра я провел большую часть дня на крыше с Диланом и Натаном: мы пытались до конца срезать верх первого бака. Обвязанный веревкой вокруг пояса в импровизированной упряжи, Дилан балансировал на дальнем краю бака. Я забрался на верхнюю ступеньку лестницы, также с веревкой вокруг пояса, петля на свободном конце которой была наброшена на крюк, приваренный Диланом к стенке бака.

Никто не гарантировал, что крюк выдержит. Но другого способа проверить у нас не было.

Погода стояла безветренная и довольно теплая. Воздух казался тяжелым и плотным. Впервые за несколько недель я вспотел и сбросил куртку. Она упала прямо на голову Натану.

– Вот уж спасибо! – крикнул он.

Я взялся за ножовку обеими руками и дернул ее влево, вправо, потом снова влево.

– Как ты там? – крикнул Дилан.

Лицо все еще болело, но это не мешало работе.

– Нормально!

Отпиленный кусок металла заскользил, и я, выронив ножовку, вцепился в край бака с такой силой, что его зазубренные края, оставшиеся от нашей предыдущей работы, врезались мне в руки. Я думал, отпиленный кусок упадет на меня, утащив с собой со стенки бака вниз. Он мог разорвать меня пополам, если бы выдержала веревка на поясе. Или, еще более вероятно, намертво пригвоздить к крыше.

– Джей, ты в порядке?

Я почти ничего не видел из-за спешки, но, стиснув зубы, пробормотал:

– Да.

– Давай вместе попробуем сдвинуть влево?

– Не обращайте на меня внимания, я увернусь от инструментов! – прокричал Натан.

– Давай подбирай инструменты и убирайся с дороги! Мы собираемся сбросить на тебя кусок железа.

Мы показали друг другу средний палец.

Дилан припал к небольшому участку верха бака, который все еще крепился к оставшейся части резервуара, и отпилил его. Отпиленная четверть круга грозилась упасть внутрь резервуара, но мы с Диланом сдвинули ее на край, оставили там на пару секунд, а затем опрокинули в свободное падение.

Железяка ударилась о крышу с таким звоном, что у меня свело зубы. Мы с Диланом переглянулись. Первая из четырех намеченных гигантских задач выполнена.

К своему стыду, сейчас, как никогда раньше, я чувствовал себя мужчиной в самом низменном смысле этого слова.

Мы оба ухмыльнулись, и наша мрачная вылазка за едой, казалось, отодвинулась еще дальше в прошлое.

Натан издал торжествующий возглас.

Я начал спускаться по лестнице, и вдруг что-то холодное упало мне на шею. Продвигаясь по лестнице, я смотрел вниз между колен, каждый раз проверяя, что нога надежно встала на очередную ступеньку, и, когда я посмотрел вверх, мои очки залил целый шквал дождевых капель.

– Ого! Дождь пошел! – кричал Натан. – Ну надо же, дождь!

Я не мог поверить своим глазам. Спустившись по лестнице, я стоял на крыше, вытянув руки и запрокинув голову, позволяя ледяному дождю падать мне на лицо. Натан делал то же самое. Я снял очки и убрал их в карман.

Дилан перелез по краю бака к лестнице и теперь спускался вниз.

Мы стояли под непродолжительным душем. На семь-восемь секунд он усилился так, что мне пришлось прикрыть глаза рукой. Потом все стихло, и я поежился от холода, но был так счастлив, что мне было все равно.

– Никогда бы не поверил, что буду радоваться такой дерьмовой погоде! – воскликнул Натан.

– Как я тебя понимаю! – Я поднял свою промокшую куртку и перекинул ее через руку. – Было здорово. Может, это хороший знак?