Ханна Джеймесон - Выжившие [litres]

Заметив, что за столом собралась такая необычная группа, Натан подошел и сел рядом со мной.

Томи как-то нерешительно посмотрела на нас и села в сторонке, за другой стол.

Атмосфера стала напряженной, и Лекс что-то негромко сказала. Я видел, как она и Лорен посмотрели на Томи, а затем на меня.

– Что она сказала? – спросил я, соображая, взять ли еще кофе или воды, просто чтобы под этим предлогом отойти от их стола.

– Она хочет знать, за кого ты голосовал, – произнесла Лорен.

– Не понял.

Петер кашлянул.

– За кого ты голосовал. Два года назад.

– Ого! То есть ты все-таки говоришь по-английски? – осадил я его.

– И по-английски, и по-французски. Она хочет знать, за кого ты голосовал на последних выборах.

– За кого я… Что?

– Ваш президент, – произнесла Лекс, почти выплюнув это слово в меня, и указала на Томи: – Она голосовала. А ты?

– Гм… – Я оглянулся на Томи, которая делала вид, что не замечает нас, ее лицо было опущено к самой тарелке, глаза скрыты волосами. – Я… не голосовал за него. И моя жена тоже.

Все закивали, будто это признание делало меня нормальным человеком.

Я видел, как Дилан отметил в своем списке последних пришедших на обед и исчез на кухне – ушел за своей едой. Лучше бы он остался в зале.

Лекс что-то сердито произнесла по-французски.

– Все в порядке? – спросил я.

– Она виновата, – пожала плечами Лорен. – Именно это Лекс и говорит. Конец света наступил из-за таких, как она.

– По-моему, так нельзя утверждать, – сказал я.

– Да почему нельзя? – не выдержал Ван Шайк, оглядывая обеденный зал. – И где соль?

– Нельзя всю вину сваливать на одного человека из-за…

Лекс швырнула свой столовый прибор и что-то крикнула. Я не разобрал смысл слов, но услышал, как позади меня Томи встала из-за стола. Я тоже встал, хотя бы просто для того, чтобы оказаться между ними.

Петер переводил взгляд с меня на Томи и обратно, но, казалось, спор мало интересовал его.

– Да ладно вам, глупость какая-то! – Я переводил взгляд с одной французской девушки на другую.

Томи уставилась на меня:

– Я уйду, если уж так хотите.

– Она, видите ли, расстроилась! – произнесла Лорен без малейшего намека на сочувствие. – Мы потеряли из-за тебя все. Тупая гребаная…

Наверное, дальше она использовала французское ругательство, потому что я не понял его.

– Отлично. Тоже хотите высказаться? – Томи сложила руки на груди и, вскинув бровь, посмотрела на Ван Шайка и Петера.

С выражением полного презрения Ван Шайк сплюнул на пол:

– Она права.

– Да пошел ты! – крикнула Томи, схватила свою тарелку и стремительно вышла из ресторана.

– А где соль? – снова спросил Ван Шайк.

Сидевшая с подрагивающими губами Лекс почти сразу же встала и тоже ушла. Лорен последовала за ней.

Все взгляды были обращены на нас.

Не желая сидеть наедине с Ван Шайком и Петером, которые молча поглощали еду, уткнувшись в свои тарелки, мы с Натаном пересели к Тане на свое обычное место, за стол у окна.

У Тани волосы заплетены в длинные косы, обернутые вокруг головы.

– В ее словах есть некоторый смысл, – произнесла она, гоняя вилкой по тарелке бобовый салат.

У меня не было сил спорить с ней. И я даже не был уверен, что хочу.

Я не собирался писать о происшествии, которое случилось сразу после моего ухода из ресторана, потому что трудно описать его и не выглядеть эгоистом. Но упомянуть о нем необходимо: после спора за ужином, по-моему, важно точно передать, какая атмосфера царила в отеле. Настроение участников вылазки за продуктами по-прежнему оставалось напряженным и подавленным, а мое доверие к группе подорвала кража чемоданов. Теперь каждый является потенциальным убийцей.

Также я пришел к выводу, что у неамериканцев копится негодование. Они обвиняют нас – Томи и меня – в конце света: одна голосовала за наступление конца света, а другой сделал недостаточно для его предотвращения.

Да, возможно, я сделал недостаточно. Вообще-то, здесь даже без «возможно». Мы все сделали недостаточно для того, чтобы конец света не наступил.

Ван Шайк вышел из ресторана сразу за мной.

У меня болел зуб, и нос тоже. Общаться ни с кем не хотелось, поэтому, когда он окликнул меня: «Эй!», я тут же непроизвольно отозвался: «Ну, что еще надо?» И мой ответ прозвучал несколько резко.

Догнав меня на лестнице, он уже выглядел так, будто хотел подраться. Нетрудно понять почему. Некоторые люди реагируют на кризис, погружаясь в себя. Другие, наоборот, выходят из себя. Честно говоря, гендерный раздел между этими реакциями очевиден. С самого первого дня Ван Шайк находился в состоянии то ли борьбы, то ли бегства, как и Петер, но у того переживание кризиса проявлялось в меньшей степени, хотя где-то в глубине всегда громыхала агрессия. Никто из нас не в состоянии бороться с концом света, поэтому Ван Шайк решил бороться со всеми и со всем, таким образом сохраняя иллюзию контроля и власти.

Это изнуряло.

Он не очень хорошо воспринял мой ответ.

– Считаешь себя лучше нас, да?

– Нет, Николас, я так не считаю. – Выйдя на свой этаж, я направился к себе, и он последовал за мной.

– Думаешь, никто не видит, как ты себя ведешь?

Я повернулся, не позволяя ему подойти к моей двери, и посмотрел на него в упор:

– Как? Ну, как я себя веду?

– Держись подальше от Лорен и Лекс, Софии – от всех них.

Я нахмурился:

– Извини, не понял?

– Извиняю. – Он сделал шаг в мою сторону. – Мы тебя насквозь видим. Не лезь к ним.

– Николас, послушай, я не понимаю, что, по-твоему, я…

– Хорош мое имя повторять, словно я ребенок. – Он выпятил подбородок. – Ты с Таней, потом трахаешь ту девчонку Томи. А теперь подкатываешь к остальным, будто ты единственный мужик в отеле!

До меня наконец дошло, к чему он клонит, и я рассмеялся, хотя, наверное, зря так сделал. Возможно, из-за голландского акцента, но мне и в голову не пришло отнестись к его словам всерьез, как к реальной угрозе.

– Ты серьезно?

– А теперь ты еще и смеешься надо мной? – И он с силой толкнул меня в грудь.

– Да что ты разошелся?

– Мы последние люди, так, по-твоему, можно забрать всех женщин себе.

– Забрать женщин себе? Ты спятил?

Мне не следовало разговаривать с ним в таком несерьезном тоне. Но мысль, что его расстраивает мой потенциальный гарем, была слишком забавной, чтобы я отнесся к ней серьезно. На мгновение я даже забыл про зубную боль.

Он упер руки в бока:

– Как считаешь, что следует из того, что мы последние люди?

– Кто ж знает.

– А что будет, когда нам придется заводить детей, а?

Я вдруг понял всю серьезность его слов и сделал шаг назад:

– Ты действительно так думаешь? Что нам придется заново заселять планету и я представляю для тебя реальную угрозу?