Ник Перумов - Душа Бога. Том 1 [litres]

– А они, значит, нет? – с лёгкой иронией осведомился лекарь.

– Они – нет, – твёрдо сказал Роб. – Не все могут быть магами. Далеко не все.

– Ошибаешься, – негромко возразил Фиделис. – Магия – это жизнь. Магами могут быть все.

– Слышали, слышали, – вступил Фредегар. – Мол, коль сила, сквозь миры текущая, даёт жизнь, то каждый живущий её и использовать может. Много таких было, кто стремился «всех смертных чародеями сделать». Чушь это и чепуха, прости, досточтимый Фиделис. Даже ходить-то не у всех получается, даже говорить. А ты – мол, «магами могут быть все…»

– Такими, как вы, друзья – не все, – лекарь не спорил, но говорил с неколебимой уверенностью. – А вот теми, в коих магия пробуждается на правое дело, на спасение других, не себя; теми, в ком сила оживает, когда бьются за добро, за справедливость, когда слабых защищают, когда сирых обороняют – вот теми могут и впрямь все.

– Погоди, – развёл руками Роб. – А чары знать? Заклинания? Учиться силу использовать? И руны, и знаки, и символы, и жесты, и фигуры, и ещё много-много чего?

– Это – ваше, – не запнулся Фиделис. – А тем, коих вы зовёте «простыми смертными», – отвага, доблесть, честь. И вера – в себя. В собственную правоту. Способность отличить чёрное от белого. Не потому, что одно плохое, а другое – нет. Просто отличить. Не путать.

– Этим ты от Спасителя и отличаешься?

– Этим и отличаюсь, добрый мой Роб. Разве ты сам не видишь? Этому и учу. И учить буду. Времени у нас мало, но ничего, купол пока что Спасителя держит.

– Держит-то он держит, – пробормотал Фредегар, выпрямляясь; на ладони половинчика дрожал и танцевал под холодным ветром узкий язычок голубоватого пламени. – Так и знал. Кто-то рядом с силой балуется. Не зря у меня под левой лопаткой чесалось, есть там место такое чувствительное – как засвербит, так точно – рядом чародей.

Робин тоже поднялся, мягко, спокойно, как положено истинному ученику великого Хедина. Невысоклики были готовы – Фроки сжал кулак, загасив пламенный язычок, и потащил из саадака лук.

Ударили в ночи копыта, звук их разнёсся далеко, конь заржал.

Половинчики действовали, как хорошо отлаженный механизм, – Фредегар отшагнул в сторону, к кустам, упал на одно колено, вздёрнул плащ, совершенно растворяясь в сумраке, сливаясь с зарослями; Робин сдвинулся в другую сторону, как бы на середину дороги, застыл там, однако застыл так, что и его совершенно не стало видно, хотя торчал он, как говорится, «прямо перед носом».

И только лекарь Фиделис не пошевелился, так и остался греть руки над костром.

Шаги в ночи. Нарочито громкие. Шорох плаща, тоже нарочитый.

– Эй, почтенные!

Мягкий голос. Женский, но под мелодичными переливами прячется сила.

– Садись к нашему костру, почтенная, – не моргнув глазом ответил Фиделис.

И сделал что-то – пламя вдруг взвилось, загудело, освещая тракт, ракитник вокруг, вырвало из темноты едва спешившуюся всадницу.

Взмах широкой полой плаща; конь шёл следом за ней, словно на привязи.

Фредегар с Робом не шелохнулись, не дрогнули.

Отблески пламени заиграли на изукрашенной рукояти меча, на причудливо сплетённом из серебряных нитей поясе. Небольшая рука в перчатке с раструбом коснулась эфеса, словно давая понять – я начеку, меня так просто не возьмёшь.

– Имею ли я честь лицезреть удивительного лекаря Фиделиса, чьи дела, более похожие на чудеса, прославили его на весь Хедебю и окрестности?

– Фиделис – моё имя, – кивнул лекарь. – Что же до чудес… чудеса – не моё ремесло, почтенная. Ежели потребны именно чудеса, то тогда, боюсь, тебе нужен какой-то другой Фиделис.

– Если это ты излечивал страждущих в Хедебю, то я ищу именно тебя, – наездница подходила всё ближе, едва не налетев на недвижно застывшего Роба, но именно что не налетев, – глаза её смотрели как бы сквозь половинчика.

– Ты пришла позвать меня к недужному? Я готов, – поднялся лекарь.

– К недужному? О да, – криво усмехнулась гостья. – Только недужен не кто-то один.

– А имя твоё, Перворождённая?

Вновь усмешка.

– Сразу видно, что ты издалека, почтенный, хотя с удивительной ловкостью изъясняешься на всеобщем. Я не «перворождённая». Айвли моё имя, Айвли-оружейница из Альвланда; и я хотела позвать тебя к моему недужному миру.

…Фредегар с Робом так и оставались незримы, скрыты, неподвижны. Айвли, устроившаяся возле костра, никак не выказала своего удивления, что ещё два явно нагретых места на бивуаке пустуют.

– Я уже врачую его, твой мир, – Фиделис словно и ничуть не удивился её словам.

Тонкая бровь альвийки дрогнула.

– Ты ни о чём не хочешь спросить, почтенный? Кто я, как нашла тебя, о чём хочу просить?

– Сейчас чайник поставлю, – лекарь достал закопчённую посудину, где ещё оставалась вода, пристроил её на треноге. – Я думаю, ты сама скажешь мне то, что хочешь сказать, досточтимая. До прочего же мне дела нет. А, ну да – твоя сила. Ты ждёшь, когда я оценю; я оценил, поверь. Она велика, как велики и познания, и таланты. Но всё перекрывается чёрной болью. Ты отдалась отчаянью, прекрасная Айвли. Отчаянью, что так несвойственно Перворождённым.

– Я не Перворождённая, – упрямо повторила она. – Я – альвийка, а не эльфка!..

– Различие, не содержащее различия, уже тем самым не различие, – пожал плечами лекарь. – Станем ли мы обсуждать твоё происхождение, альвийка Айвли, или ты поведаешь мне, зачем отыскивала меня?

И вновь протянул руки к огню.

– Я ощутила, как мир рушится, – невидяще глядя в пламя, проговорила оружейница. – Ощутила в тот миг, когда Он вступил в Хьёрвард. Всё содрогнулось, всё зашаталось, все сферы небесные и все подгорные пути, все корни континентов, все лежбища океанов. А я в это время всё искала и искала ответы…

Лекарь внезапно протянул руку, сжал её тонкое запястье, призакрыл глаза, словно к чему-то прислушиваясь.

– Ответы искала не ты. Ответы искала твоя боль, она овладела тобой, стала управлять и делами, и помыслами.

– Да! – вдруг со страстью выкрикнула она, зло выдёргивая руку. – Она! Боль! Но – нет, я не о том, не о том!.. – Кулаки сжались. – Я ощутила явление Спасителя. И затем ощутила то, что Он… что Он – недвижим, неподвижен, не может стронуться с места. Не помня себя, вскочила в седло, помчалась – я понимала, что случилось невероятное, немыслимое; и даже боль моя отступила, примолкла, уже не рвала меня так изнутри…

– Ты лишилась дорогого тебе, – тихо, с сочувствием проговорил лекарь. – Дорогого настолько, что без него вся жизнь твоя потеряла смысл, сколь бы ты ни твердила себе обратного.

– Тебе нет смысла лгать, удивительный странник, – она попыталась улыбнуться, но вышла только кривая усмешка. – Я рада, что отыскала тебя. До глубин сердца рада.