Лесса Каури - Золушки в опасности [СИ litres]

От ее голоса – слабого, нежного, в душе Зохана окончательно рухнула плотина воли, которую он так тщательно выстраивал, пытаясь забыть произошедшее. Осознание того, что он никогда больше не увидит мать, а брат стал чудовищем, обрушилось на него с силой неумолимого палаческого удара. Хан застонал, обхватив голову, заскрежетал зубами.

– Матушка всегда говорила: поплачь, и тебе станет легче, – донеслись до него слова девушки.

Он поднял на нее красные от невыплаканных слез и отчаяния глаза, и хрипло спросил:

– А ты?

Она горько улыбнулась. Хотела ответить, но кашель начал бить ее с новой силой. На миг Зохан погрузился в отчаяние, и все вокруг стало черным-черно, ему даже показалось – он уже умер и бежит по тропе Вечной охоты навстречу смеющейся прекрасной Шамисе, из-за плеча которой выглядывает улыбающийся Дархан Асаш. Но теплая рука человеческой девушки все так же гладила его по плечам и спине, возвращая в реальность, и – возвращаясь, – Хан осознал, что жизнь лучше, чем смерть, а борьба важнее покорности.

– Я – Смерть-с-ветки! – прошептал он. Было бы тут ведро холодной воды, вылил бы на себя, не задумываясь, чтобы привести в чувство. И повторил громче: – Я – Смерть-с-ветки! Последний в клане! Я должен быть сильным!

Рубина смотрела на него широко раскрытыми глазами. Когда он замолчал, прошептала:

– Ты действительно сильный, Хан! Не то, что я…

И заплакала сама. Закрыв лицо руками и раскачиваясь, как старуха-плакальщица на похоронах.

Зохан обнял ее. Уткнулся лицом в волосы. Шептал какую-то успокаивающую ерунду, в душе радуясь, что девушка, наконец, начала оттаивать. Руби уже рыдала во весь голос, бессвязно вскрикивала: «Мама! Мамочка!», билась об него, как раненая птица, но он держал крепко. А когда она, измученная слезами, уснула прямо у него на руках, осторожно стер пальцем мокрые дорожки с ее щек, загасил костер, сменил ипостась и обернулся вокруг нее большущей кошкой-ночью. Несмотря на усталость, ему не спалось. Он ощущал себя изменившимся, и неудивительно, ведь он выдержал самый главный бой – с самим собой! Самые страшные грехи – отчаяние и страх. Сегодня он смог побороть первый, и был благодарен Руби за то, что она явилась его невольной причиной.

Девушка в объятиях его мохнатых лап спала тихо, но ее измученное лицо больше не казалось застывшим, неживым. Хан долго разглядывал ее светящимися в темноте зелеными глазами, а затем смежил веки.

Наутро пошел снег. Не растаявший, он долго держал следы, поэтому оборотень отчаянно надеялся, что борьба осени и зимы хотя бы на сегодня закончится победой осени.

Руби больше не казалась бледной – теперь на ее щеках горел лихорадочный румянец, и это тоже было нехорошо. Они быстро поели, причем Хану опять пришлось нарычать на нее, чтобы заставить взять полоску вяленого мяса, и отправились дальше.

Летом Зохан нашел бы лечебные травы и приготовил бы спутнице отвар от озноба и кашля. Но эти растения боялись холодов и вяли уже в конце лета. Если бы путь пролегал севернее – Хан мог бы для тех же целей использовать мох, которым лечились олени. Однако, возвращаясь к первоначальному маршруту, он и Руби все больше отклонялись на юго-запад, в направлении столицы.

С каждым днем девушке становилось все хуже. Организм, подточенный скорбью по родным и близким, не хотел бороться с болезнью. На стоянках Руби почти не спала, пытаясь справиться с кашлем. Горькое питье из брусничных листьев не облегчало ее состояние. Меда у Зохана не было, как не было времени искать гнезда диких пчел. Он торопился, насколько хватало сил, потому что ощущение опасности становилось более отчетливым, будто бешеные шли за ними след в след, уже дышали в затылок. Конечно, это было не так. Скачка без сна и отдыха позволила Хану обогнать их и даже получить фору, первым достигнув Ласурской чащи. Но чем больше он слабел, чем более долгие часы отдыха требовались Руби, чтобы и дальше ехать верхом, тем неумолимее приближались зараженные, неся с собой смрад сладостного безумия.

Наконец, наступил момент, когда девушка упала со спины оборотня, и не смогла забраться обратно. Дыхание с хрипом вырывалось из ее груди, губы запеклись, она горела от жара и не желала открывать глаза. В отчаянии Зохан когтями разодрал в щепы молоденькую ель и улегся на землю рядом со Рубиной, чтобы дать хоть немного отдохнуть ноющим лапам. Он не мог бросить спутницу, и не мог не торопиться в Вишенрог! Неожиданно ее жизнь оказалась равнозначна жизням сотен других людей, а он – между выбором. На какой-то миг Хан впал в ступор, пытаясь решить дилемму, но затем попробовал посмотреть на проблему по-другому. Нет никакого выбора! Ему надо спасти Руби и предупредить горожан! Одно не исключает другое!

Безмолвный зов, прозвучавший в сознании, прозвучал ответом на его мысли. Зов, на который сердце потянулось, будто привязанное на ниточке. Вскочив на лапы и оскалившись, Хан принюхался: не заструится ли из-за деревьев пугающий запах, не из-за него ли ему чудятся голоса в голове? Но в лесу было тихо, лишь пересвистывались, перелетая с ветки на ветку, синички, да изредка каркали над кронами во́роны.

Перекинувшись, он поднял девушку на руки и побежал, следуя голосу, тем более что путь лежал в нужном ему направлении.

Столько, сколько за последние дни, Хан не бегал даже в сезон Больших охот. Оборотни были значительнее сильнее людей, но их сила и выносливость имели предел. Зохан был измучен уже в своей звериной ипостаси, а в человеческой вообще каждый шаг давался ему с трудом, хотелось упасть, даже не поспать, нет, просто полежать, вытянув конечности и глубоко дыша. Но он смотрел на запрокинутое лицо Рубины, от жара алеющее соком осенних ягод, и понимал – надо торопиться, потому что ей все хуже и хуже! Какая ирония судьбы, получить взамен целого клана одну человеческую девушку! Мелькнула мысль, что, наверное, ему следует ненавидеть ее. За то, что выжила, за то, что вообще родилась на свет! Но он вспоминал ласковую ладонь на своей спине и понимал – замена равноценна. Потому что вместо целой деревни она получила его – Зохана Рысяша. Оборотня.

От тряски Рубина пришла в себя, облизала пересохшие губы. Хан думал, она попросит воды, но вместо этого девушка, вцепившись ослабевшими пальцами в ворот его куртки, прошептала:

– Брось меня!

Оборотень, не снижая скорости, молча мотнул головой.

– Мне… очень… плохо!

– Это простая простуда! – рявкнул Зохан. – Не смей сдаваться! Вспомни Озиллу!

Приснопамятный Озилла Крокцинум выбирался из таких ситуаций, которые им и не снились!

– Великолепный Озилла! – слабо улыбнулась Руби и потеряла сознание.

А оборотень резко остановился, но вовсе не из-за нее. Его носа достиг запах дыма, мирного дыма топящейся печи, в которой жарилось мясо. Странный, нехарактерный запах для самого средоточия засыпающего осеннего леса, не несущий ни чувства опасности, ни смертоносного дыхания бешенства.