Лесса Каури - Золушки в опасности [СИ litres]

Яго попытался отдернуть руку, но не получилось – его пальцы проваливались в ледяную плоть, глубже и глубже.

По скрывающей лицо скульптуры вуали побежали многочисленные трещины, и она начала рассыпаться. Дождь и сверкающих острых осколков пролился на землю, поневоле приковывая взгляд ласурца к себе. А когда он отвлекся от них, понял, что за ним наблюдают глубокие глаза, полные тьмы. Точно такой же тьмы, как и та, что жила в его собственных зрачках.

Перед самым рассветом в сердце толкнулось одиночество. Да так, что Ники вскинулась, села в постели, тяжело дыша. Взгляд уперся в аквариум, в котором дремала наколдованная утка – после превращения Марьи в Арину рю Сорс лягушачью кожу архимагистр сожгла, а развеять аквариум забыла. Сделала сейчас, на рефлексах, нервным движением руки. Встала, подошла к освободившемуся окну, выходившему на город. И сразу увидела его: Лихай Торхаш Красное Лихо стоял неподалеку, и она ясно ощутила, как он борется с двумя одинаково сильными желаниями – войти в башню и уйти прочь. Что-то было в нем странное, спросонья она на сразу разглядела, что он в гражданском. Черная куртка, черные брюки, заправленные в высокие сапоги, дорожный кофр за плечами. Налегке, несмотря на холод. Красные волосы заплетены в тугую косу, без привычных боевых подвесов, в которых она привыкла его видеть в последнее время. Война для Лихо закончилась?..

Ники встрепенулась, гадая, заметил ли он ее через обманчиво темное снаружи стекло? Не заметил, но почувствовал, она знала это точно. И вновь заныло сердце, а ведь так долго билось ровно…

Лихо качнулся вперед, и Ники затаила дыхание, клянясь себе – пусть сделает шаг вперед, пусть войдет в башню, и она перестанет быть с ним ироничной и холодной! В конце концов, сколько можно бояться близости? Не той, что делает из них в постели единое целое, а той, что соединяет сердца и мысли!

Оборотень резко развернулся и пошел прочь, не оглядываясь.

Ники закашлялась, позабыв, что не дышала. Умоляюще приложила к холодному стеклу раскрытую ладонь, и устыдилась себя самой… Зови-не зови, он не вернется, когда есть что-то более важное, что гонит его в дорогу перед рассветом. Приказ короля? Личное дело? Конечно, она все узнает от рю Вилля, но это будет потом.

Когда он скрылся в паутине городских улиц, она подошла к столу, выдвинула ящик и достала штоф гномьего самогона и стопку. А затем крепко выругалась и поставила обратно. Она потеряла Лихая – чувство слишком свежее и острое, чтобы быть неправдой. Но она столько теряла в своей жизни, что никакого алкоголя не хватит, чтобы забыться!

– Брут! – позвала она в пустоту.

– Я здесь, – отозвался секретарь. – Желаете завтракать?

– Желаю работать, – сердито сказала она и принялась одеваться. – Как там ан Денец и рю Воронн?

– Они уже в Весеречье.

– Отлично. Брут…

– Да?

– А пока можно и позавтракать!

Гном ничего не ответил, но его молчаливая усмешка явственно повисла в воздухе. Ники даже показалось, что она ее увидела. Впрочем, спустя мгновение она действительно увидела в воздухе ухмыляющуюся кошачью пасть. И проворчала, застегивая манжеты рубашки:

– Какого Аркаеша ты подглядываешь за мной, бог Хаоса?

– Очень надо, – отозвалась пасть и трансформировалась в божка, нагло усевшегося в середине ее стола.

– Чем обязана? – неприязненно спросила Ники.

– Хотел тебя поблагодарить, – улыбнулся рябой полумесяц, – за спасение моей жрицы. А ведь могла пожертвовать ею и убить Арристо, могла!

– Могла, – согласилась архимагистр. – И тебя могу.

– Не можешь, – захохотал свирепый воин. – Я есть начало всех начал – уничтожить меня, значит, уничтожить весь мир. А вот его-то почему отпустила? Он ведь вернется, рано или поздно, так или иначе, знаешь?

Ники ощутила, как затихает боль в сердце. Нет, не для нее «все эти любови», как говорят в народе. Ее место здесь, на границе Ласурии, видимого мира, добра и зла. Ей это привычнее!

– Зло всегда возвращается, – усмехнулась она. – Я знаю это так же точно, как и то, что тебя называют Кипиш-многомудрый.

– Тогда почемурмяу? – прижмурил зеленые глазищи кот.

Ники задумалась.

– Потому что так было правильно, – наконец, ответила она и прижала ладонь к груди, где ровно билось холодное-холодное сердце, недавно чуть было не разорвавшееся от боли. – Вот здесь это ощущение у людей, понимаешь? Я пока человек.

– Понимаю. Пока человек, – прошамкала вредная старушенция и исчезла еще до того, как волшебнице захотелось ее прибить.

Ники бросила взгляд на опустевшее пространство у окна, в которое она смотрела утром. Поморщилась и взмахнула руками, возвращая на прежнее место аквариум с кувшинками и уткой. Подумав, добавила туда ярко-желтую лягушку – такие водились в джунглях на юге Гаракена. И принялась любоваться мороком. За этим занятием ее и застал секретарь, принесший поднос с завтраком.

– На улице похолодало, Ваше Могущество, – сообщил он. – Похоже, пришла зима!

– Похоже, Брут, – улыбнулась Ники.

Она забудет Лихо. Рано или поздно, так или иначе!

Разуверившись один раз, очень трудно снова поверить. Ласурский архимагистр ничего не боялась. Кроме этого.

Тихонько ступая, Вита вышла из-за сталактита и увидела Ягорая, который сидел прямо на ледяном полу. Ожидая ласурца у выхода из пещеры, волшебница умудрилась замерзнуть, даже несмотря на самоподогрев, и решила сходить посмотреть, как продвигаются дела.

– Ага, я подкралась к тебе, а ты не услышал! – торжествующе воскликнула Вителья, быстро подходя к нему. – Я говорила, что однажды это слу…

Она осеклась, потому что взгляд упал на то место, где была скульптура. Сейчас здесь располагался мраморный трон, ранее скрытый складками одеяния, а самой скульптуры не было, лишь ледяная крошка усеивала сиденье.

Яго чуть повернул голову. Разглядев выражение его лица, Вита бросилась к нему, упала рядом на колени и обняла.

– Что произошло?

– Пророчество, – пробормотал он. – Это было пророчество о саде костей, который однажды взойдет на Тикрее.

– Еще одно пророчество? – заворчал из-за сталактита Вырвиглот.

Тролль вышел и тоже подошел к ним.

– Расскажешь? – спросила Вителья.

Рю Воронн отстранился. Движение было едва заметным, но она ощутила его и испытала страх. Что происходит?

– Яго? – она умоляюще взглянула в его глаза, в которых плескалась тьма. – Прошу, расскажи нам!

Он как-то странно посмотрел на нее. Будто сомневался в чем-то. В себе ли? В ней? В том, что происходит?

– В моих жилах течет кровь древнего народа, – наконец, с трудом выговорил он. – Тех самых гаэш-раваиль, что считали себя равными богам. Боги отомстили им, стерев память о них с лица земли, но даровали надежду на прощение. «Если гаэш-раваиль сделают правильный выбор тогда, когда на Тикрее взойдет сад костей, боги простят их и позволят отправиться в небытие, как и положено мертвым» – так мне сказала царица Эстель перед тем, как обратиться в прах.