Владимир Привалов - Почетный пленник [litres]

– К вам приперся какой-то имперец, прошел через ваше село и ушел дальше в горы, – так же медленно и громко продолжал Хранитель, – и ни дан Рокон, ни танас Гимтар, ни кто-либо из Хранителей про то слыхом не слыхивал. Верно?

– Так это… – совсем обреченно, переходя на шепот, ответил Эйдир, – мы ж довели его до горы-то… Где Джогу-Вара живет. Он туда и пошел. И зима близко была! Сожрал его Хозяин гор, думали все! – неожиданно выкрикнул староста.

Толпа одобрительно загудела. Хранитель вздохнул и запустил пятерню себе в волосы, приглаживая их. Он вновь повернулся к деревенскому дурачку.

– Как этот Гворф оказался там? – спросил Хродвиг Ойкона. – Почему ты стал его защищать?

– Гворф хороший, – объяснил Ойкон.

– Зачем Гворф пришел к вам? – терпеливо переспросил Хранитель.

– Брынзы хотел. На медовые орешки поменять, – пригорюнился парень.

– Расскажи: как он пришел и что было потом? – ласково попросил Ойкона Хродвиг.

– Был вечер. Мы сбили отару. Эйрик, Эйришь, Эйгдон и другие пастухи пили пиво. Смеялись громко. Я с овцами разговаривал в сторонке. Чтобы никому не мешать. А потом собаки заволновались, залаяли. Побежали в лес, но замолчали. Все за кинжалы схватились и Джогу-Вара стали вспоминать. Испугались. А из леса вышел не Джогу-Вара, а Гворф. И собаки рядом с ним хвостом виляют. Он подошел и поздоровался. Хотел брынзу на медовые орешки поменять. Орешки вкусные – я захотел попробовать и подошел. Свою брынзу поменять. Только пастухи засмеялись и сказали, что только на пиво менять будут. А Гворф и говорит: «Вкуснее воды, чем здесь, нигде в целом свете нет». И еще: «Пиво пьют только лентяи и трусы». Эйрик это услышал и за кинжал схватился. Бросился на Гворфа, а я защитил… – И парень опять уставился на свою рану, подставляя ее солнечным лучам.

– Так, – подбодрил его Хранитель. – И что потом?

– Они меня оттолкнули и стали пинать Гворфа, – пожал плечами Ойкон. – А Гворф хороший…

– А потом? – поторопил его Хранитель.

– А потом пришел Джогу-Вара и покидал всех пастухов в овраг, – в звенящей тишине закончил рассказ Ойкон. – А я испугался и домой побежал. Ночью. А мама меня спрятала. Только это я плохо помню, – и его рассеянно-смущенная улыбка вновь появилась на лице.

Молчал пустырь. Молчали дома за околицей. Молчало Великое Небо. Только мул продолжал отгонять хвостом слепней. И вдалеке слышался легкий однообразный шум, не различимый ухом ранее.

– Водяная мельница, говоришь, – размышляя вслух, сказал Хранитель, разглядывая старосту Ойдеты. – Аскод Гворф, значит… – продолжая размышлять, Хродвиг пробежался пальцами по посоху, как по флейте. – Мы идем в гости, – громко подытожил он свои размышления спустя некоторое время. – А ты, – он указал на Эйдира, – пойдешь с нами.

Толпа ахнула.

Арратой

Арратой стоял, слегка согнувшись и нависая над огромной Рабской книгой, занося в нее результаты сегодняшнего дня. Монотонность и бессмысленность этого занятия тяготили его. Труд раба-носильщика куда тяжелее, но и результат был зримым и осязаемым. Арратой вывел в книге:

«Раб, именуемый Клоп. Восемьдесят восемь бурдюков».

На своих плечах злой, резкий, несломленный Клоп вынес взятое у земли масло. Восемьдесят восемь бурдюков! Раб поднял каменное масло из подземной тьмы на свет, к свободным людям. Добытое масло могло пойти на смоление бортов корабля. Или могло быть использовано при строительстве дороги. Или стать смазкой колесницы наместника или – Пагот-шутник! – кареты самого императора! А могло оказаться и в его, Арратоя, старом, треснутом глиняном светильнике. При неровном свете которого он строка за строкой, строка за строкой вносил в вечность прожитый день.

Недавно Арратой услышал рабские побасенки о Рабской книге. Мол, у императора в покоях лежит точно такая же книга. И как только в Рабской книге Арратой вписывал очередную строку, она тут же чудесным образом появлялась в императорской книге. И тогда император мог увидеть, плохо или хорошо работал сегодня раб.

Какой-нибудь новичок, впервые слушая эту историю, обязательно интересовался: а что будет, если вечерняя запись не появится? Учетчик заболеет, или помрет, или забудет внести запись? После этого вопроса в бараке наступала тревожная тишина, и рассказчик зловещим шепотом объяснял недотепе:

– А ничего хорошего не будет. Понагонит сюда император солдат, макнут они нас в Колодец разок-другой и сожгут живьем. А на наше место мигом новых рабов поставят.

Помолчав, рассказчик пояснял глупому новичку:

– Не важно, сколько бурдюков ты поднял за день, раб. Важно, сколько в Рабской книге записали!

Вот и получалось – сам Арратой свой вечерний труд считал редкостной нудятиной, а рабы считали самым главным делом, важнее важного здесь, в Колодце.

Учетчик продолжал записывать в столбик строки, думая о своем. Он давно уже привык к такому двоемыслию.

«Вот интересно, если бы эта сказка о двух одинаковых книгах была правдой… Написать бы сейчас крупными буквами во всю страницу: «ИМПЕРАТОР, ОСЛИНАЯ ЗАДНИЦА! ДАЙ ВОЛЬНУЮ АРРАТОЮ, РАБУ КОЛОДЦА!»

Вдруг послышался скрип двери, и пламя светильника заметалось от сквозняка. Огромные тени затанцевали на стене. В его тесную комнатку в тупике галереи Старого Поста проскользнул незнакомый горец, сверкая в полумраке белками глаз.

Арратою стало нехорошо. Ноги его подкосились, в глазах потемнело, а на спину словно плеснули ледяной водой. Ко всему прочему, Арратой громко пустил ветры. Чтобы не упасть, он схватился обеими руками за каменную столешницу, на которой покоилась проклятая книга.

«Но я же просто подумал!.. Просто подумал… Я же ничего не писал…» – крутилась глупая мысль внутри головы.

Даже про себя, даже наедине не стоит называть императора ослиной задницей! Хотя бы для того, чтобы не запачкать собственные штаны!

Горец приблизился и принюхался. Брезгливо сморщился. И на хорошем имперском произнес:

– Тебе бумага, раб.

И бросил свиток на раскрытую Рабскую книгу. И ушел.

Совпадение! Совпадение! Император и его приближенные ничего не узнали о глупой крамоле! Но Пагот – воистину бог-шутник! Не упустил удобного случая повеселиться над глупым смертным! Представив, как он выглядел со стороны, Арратой нервно захихикал. А потом и вовсе рассмеялся в голос.

Что же, если где-то смеялся над ним невидимый и неслышимый Пагот, то почему бы не составить богу компанию и не повеселиться вместе? Паготу-шутнику это наверняка будет приятно!

В этой комнатке в форте Старый пост – укреплении, построенном еще во времена Старой Империи, за прошедшие столетия пролили немало слез. Слез отчаяния, боли, безысходности. Но слез смеха доселе не случалось. Отсмеявшись, Арратой выдохнул и вытер выступившие слезы. Посмотрел на лежащий свиток, потом на закрытую дверь. Развернул свиток, придавив его учетными черными и белыми камнями. И достал из-за пазухи носимый на шнурке деревянный амулет-решетку. Для амулета решетка была слишком большой и громоздкой – чуть больше ладони, – но учетчику не сильно мешала, и Арратой привык.