Михаил Ланцов - Генерал империи [СИ]

— и вновь расхохотавшись, направился к выходу из храма. Буркнув на ходу в сторону распятия:

— Ну извини. Ребята там уж очень заразительные. Веселые. Никак не отпускает…

1916 год, 5 августа, Петроград

Керенский спокойно работал с документами, пребывая в приподнятом настроении. Это проклятый Меншиков сдох, сгорел в своем особняке. А сколько было слов! Сколько предупреждений не связываться с ним. Даже немцы и те – рекомендовали поступать предельно осторожно, дескать, он вообще не человек и от него можно ожидать всего, чего угодно. А он взял и сдох. Как паршивая собака. Ну как тут не радоваться? Да еще так удобно!

Он уже договорился с министром внутренних дел и тот готовился дать официальную информацию в газетах о том, что покушение было совершено эсерами-бомбистами. И это не могло не радовать. Ведь одним удачным ходом он устранял опасного оппонента и перенаправлял народный гнев на ставших уже совершенно неудобных вчерашних союзников. И расследование покушения на царскую семью пора заканчивать, назначив тех же виновных. Чтобы посильнее. Чтобы от души их приложить.

Да, республика пока не получалась. Возможно даже придется признать права какого-то из Романовых. Но уж что-что, а конституционную монархию с резко ограниченными правами суверена получится сделать совершенно точно. И он, скорее всего, войдет в историю, как спаситель Отечества. Сейчас главное – не прозевать момент. Он за вчера уже успел написать целую статью и с десяток заметок в разные газеты, в которых рассказывал о том, какого замечательного человека потеряла Россия, и какие мерзавцы революционеры, совершенно потерявшие край в своей ненасытной жажде крови. Сегодня-завтра они пойдут в печать. К нему уже подключились «лучшие люди России» в своем решительном осуждении «кровожадности сторонников Директории». Так что травля уже началась и скоро грозит стать поистине всеобъемлющей. Они плохие – он хороший. Армия за Меншикова? Так и он за него. Уж теперь-то полиция на его старых союзничков да соратничков спустит всех собак… охотно и радостно. И армия ей поможет. И народ, среди которого Меншиков был весьма популярен. Вот была проблема. Раз – и проблемы нет. Сама издохла.

Александр Федорович довольно улыбнулся и откинувшись на спинку стула потянулся. День грозил стать удивительно удачным.

— Черт побери… — тихо произнес он, — до чего же приятно, когда твои враги дохнут!

С этими словами он встал. Прошелся до шкафа. Достал бутылку виски и коробку с сигарами. Гильотинку. Спички. Пепельницу. Бокал. Разложился на небольшом журнальном столике, что стоял возле диванчика. Плеснул себе виски в тару. Аккуратно обрезал кончик сигары. Пригубил виски. Прикурил. Пыхнул. Посмаковал. Еще раз пыхнул. И, откинувшись на спинку, зажмурился от удовольствия. В такие моменты он особенно любил жизнь и верил в свою звезду.

Вдали послышались частые, быстро приближающиеся шаги. Нервные. Нехорошо. В обычные дни он бы напрягся, но сейчас ему было плевать. У него – все хорошо. Просто отлично!

Рывок дверной ручки. И в кабинет влетает Милюков, вспотевший и совершенно запыхавшийся.

— Он воскрес! — полным ужаса голосом воскликнул Павел Николаевич. — ВОСКРЕС!

— Что вы несете?! — скривился Александр Федорович, совершенно недовольный таким началом разговора. — Кто воскрес? Что за бред?

— МЕНШИКОВ!!! — скрывая на визг прокричал Милюков. — МЕНШИКОВ ВОСКРЕС!!! — после чего сделал три быстрых шага. Схватил с журнального столика едва початую бутылку виски и опрокинув, начал заливать в себя. Глоток за глотком. На глазах ошарашенного Керенского.

— Павел Николаевич, потрудитесь объясниться. Что произошло? — спросил он, когда Милюков, отпив с треть бутылки, громко рыгнул и, отшатнувшись к шкафу, сполз на пол. Где и сел с потерянным видом.

— Боже правый, да как же это возможно? — тихо прошептал он и истово перекрестился.

— Что возможно? Что?! Скажите уже толком!

— Меншиков… Вы понимаете, Александр Федорович, я своими глазами видел, как обугленный труп этого мерзавца укладывали в гроб. Своими глазами… да… И вот, вы представляете, стою я сегодня на службе на почин его души, как этот мерзавец отбрасывает крышку гроба и вылезает… Скучно ему там было видите ли… СКУЧНО!!!

— Что вы несете? — покачав головой, произнес Керенский, с жалостью глядя на Милюкова.

— Если бы это все было бредом… Боже! Ну пожалуйста! Пусть это все будет бредом! Молю! — перекрестился. Грустно взглянул на Керенского. Вздохнул. И продолжил. — Ночью, ближе к утру в церкви случилось что-то странное. Охранник весь белый как лунь и заикается. Говорит – призрак к нему приходил. Вот сознание и потерял. А как пришел в себя увидел ворота храма нараспашку, как входные, так и алтарные. Свечи и лампады потушены все, кроме одной свечи, что у гроба стояла. Чего только человеку не почудится? Я подумал – перепил. Хотя он вел себя очень странно.

— А он был пьян?

— Еще как. В хлам. Едва языком ворочал. Но говорят, он напился уже после. На глазах полицейских.

— Мистика, — покачал головой Керенский. — Впрочем, с Меншиковым ее много. Все вокруг него ей пропитано.

— Вошел я в храм, вызванный полицией. Благо, что ночевал в отеле неподалеку. Стало там сильно свежее. Только от гроба несло по-прежнему. Разве что к запаху горелого мяса добавились еще нотки тухлятины. Все-таки жара стоит. Неудивительно. Зажгли служки свечки с лампадками. Пригласили людей. Начали службу… И тут как крышка от гроба вверх подлетит! Словно ее какая-то сила неведомая отшвырнула. Чуть людей не зашибла. И Меншиков садится в гробу.

— Прямо горелый? — скептически поинтересовался Керенский.

— Если бы… если бы… Живой, здоровый и то ли с бодуна, то ли пьяный. Даже в мундире. Как поговаривают – в том самом, в котором сгорел. Только грязный, помятый и пованивает. Все-таки с тела натекло. Хочешь не хочешь, изгваздаешься.

— Бред какой-то… — покачал головой Керенский, все еще не веря Милюкову.

— Так вот, этот бред оживший вылез из гроба. Прошел в алтарь. Умылся святой водой. Выжрал бутылку кагора. И, распевая странные песни, отправился на вокзал. Хотел на вокзал. Но я его уговорил хотя бы привести себя в порядок, помыться и передохнуть. Он сейчас в моем номере в том отеле, где я ночевал.

— Вы серьезно?

— Во – слышите? — сказал Павел Николаевич, подняв указательный палец.

Александр Федорович прислушался – колокола, они звонили. И этот звон потихоньку нарастал, так как подключались все новые и новые колокольни.