Михаил Ланцов - Генерал империи [СИ]

— А если прибудет Дьявол с деловым визитом?

— Это что-то меняет? — встречно поинтересовался Максим. — Хм. Разве что подачу блюд…

— Ты думаешь, мне так легко это принять? — покачав головой, спросила она.

— А почему нет? И еще – зачем ты об этом говоришь при нашем любимом дядюшке?

— Я решила ему показать то, что прислала мне его супруга. Ты недоволен? Он все равно бы узнал рано или поздно. У меня есть такое ощущение, что это все секрет полишинеля. Либо уже, либо станет в самом скором времени.

— Полагаю, вы желаете что-то сказать? — обратился Максим к Вильгельму после небольшой паузы. Но тот лишь дернулся от этого вопроса, как от удара током и опустил взгляд. — Зря. Или можете хотите вернуться в Берлин? Сейчас, в обстановке перемирия, это легко устроить. Ваша супруга, наверняка, сильно переживает.

— Я успокоил ее в письмах, — тихо ответил Вильгельм, не поднимая глаз.

— Я разрешила, — прокомментировала Татьяна удивленно поднятую бровь. — Ты ведь не против?

— Нет, что ты? — а потом вновь повернувшись к Вильгельму, поинтересовался. — И как она себя чувствует? Все ли у нее в порядке?

— Все хорошо… точнее не все. До нее доходят нехорошие слухи. Будто бы Гогенцоллерны не справились. Будто бы Германию создал Бисмарк, а мы привели ее тяжелому поражению и, вероятно, развалу.

— Есть над чем подумать, не так ли? — криво усмехнулся Максим. — Кажется там, в Вероне я вам говорил что-то подобное. Или нет?

— Говорили… — тихо ответил Вильгельм еще больше сгорбившись.

— Вы не хотите уезжать?

— Не хочу, — покачал он головой.

— Но почему? Разве вы не хотите вновь увидеть жену, детей, внуков? Разве вам не хочется вновь взять руководство Германией в свои руки?

— Вы были правы, говоря в прошлом году то, что в России и Германии пытаются свергнуть монархию. Николай Александрович погиб. Весь дом Романовых залит кровью невинных. И я боюсь, что, вернувшись, окажусь в такой же ситуации.

— Понимаю, — кивнул Максим. Он был уверен, что немцы со своим монархом так не поступят. Но разубеждать Вильгельма не спешил. Впрочем, этот вариант реальности был полон сюрпризов и неожиданностей.

— Вы действительно эльф? — после долгой паузы поинтересовался кайзер.

— Вы наблюдаете у меня большие миндалевидные глаза серебристого цвета, удлиненные уши, светлую кожу с легким бронзовым оттенком и длинные, прямые золотистые волосы? — произнес Максим, на ходу сочиняя облик эльфов.

— Нет.

— Так я и думал. Тогда к чему ваш вопрос?

— Вы ведь все поняли.

— Нет. Не понял. И понимать не хочу. Я человек. И точка. Во всяком случае здесь и сейчас. Давайте не будет плодить сущности. Мы здесь и сейчас такие, какие есть. Старые легенды мертвы. А мы – нет.

— Ты тоже был мертв, — колко заметила Татьяна.

— Ты предпочла бы видеть меня мертвым в гробу? — вопросительно подняв бровь, спросил Максим. — Поверь, обожженный труп человека – зрелище не из приятных. Впрочем, на вкус и цвет…

— Прекрати! — повысила на него голос Татьяна, в глазах которой вспыхнула ярость. — Ты прекрасно понимаешь, что это не так. Что я рада и счастлива твоему воскрешению. Зачем эта игра?

— Зачем эти вопросы? Мы же договорились. Не нужно все это ворошить. Я не хочу.

— …И мы для защиты ко злу обратились, но сами при этом во зло превратились… — тихо произнесла Татьяна, вспоминая озвученные Максимом слова неведомой ей песни.

— Смерть искупила зло.

— Но оно не прошло для вас бесследно.

— Ничто на Земле не проходит бесследно… — прошептал наш герой и чуть подавшись вперед, положил свою ладонь на пальцы Татьяны. После чего неловко выдавив из себя как можно более ласковую улыбку тихонечко запел песню Градского.

— пел тихо-тихо. Практически шепотом. И глядя Татьяне прямо в глаза.

— ее рука подрагивала, а лицо едва заметно менялось. Сдерживаемая мимики творила удивительные вещи – казалось, что по лицу Татьяны ходят натуральные волны из легких волнений кожи. Но лишь одному шайтану было ясно, что творилось у нее в голове в эти моменты. Эта очередная выходная выходка Максима, видимо, попала в самую цель…

— Извини, — тихо прошептала Татьяна, когда наш герой пропел последний куплен и с грустной улыбкой замолчал.

— И ты меня извини… — произнес он и отвел взгляд, привлеченный чьим-то вздохом. И сокрушенно покачал головой. В столовой кроме слуг, необходимых в текущей ситуации, хватало и иных зрителей. Так что он был уверен, что и песню, и весь этот разговор уже завтра узнают многие. И одному черту известно, что еще. Каждое слово… каждый жест… каждый поступок… ничто не уходит от внимания окружающих. Как там в американской полиции говорится? Все что вы скажете, может быть использоваться против вас?

«Каналья!» — прорычал про себя Максим, внешне сохраняя невозмутимость и спокойствие. Более того, вернулся к трапезе и постарался вернуть разговор в конструктивное русло. Насколько это было вообще возможно.

1916 год, 15 августа, Берлин

Уже престарелый полковник Генерального штаба Германии вошел в кабинет и мрачно уставился на своего начальника одним глазом. Повязка, прикрывающая левый глаз, была не для красоты. Зрительного органа под ней действительно не имелось. Выбило во время боев в 1914 году на французском фронте.

— Вижу вы не в духе, — бесстрастно произнес Гальдер, оторвавшись от чтения какого-то документа.

— Я могу не отвечать?

— Конечно, — ответил вместо Гальдера фон Бек. — Простите Франца. Он все время забывает о вашей боли и отказе принимать опиум, дабы не туманить разум. Забывает, но ценит. Приступайте. Вы ведь пришли по делу?

— Благодарю. Так точно. Поступили новые сведения из Петрограда.

— Они связаны с Меншиковым?

— Так точно. Через нашего посла Керенский передал устно, что Меншиков готовится к проведению военной операции на территории Германии.

— Значит глава Временного правительства больше не контролирует ситуацию… — тихо и задумчиво произнес Гальдер. — Или это какая-то игра?

— По сведениям, которые удалось добыть нашим послом, Керенский готовится к бегству. Несколько денежных переводов в банки Швеции и Соединенных штатов. Бегство планируется на эсминце типа Новик.

— Вот так и сказал «эсминца типа Новик»?