Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

Первый раз – после того, как их вытащили из воды (как плакал Ладик, как он плакал, никогда Саю не забыть, как плакал у рубки Ладик, как Кречет, утешавший его, смотрел на полукруглую дверь поверх Ладиковой головы, он был уже половиной – там, в рубке. С ним, Кречетом, проблем не возникло, никаких, словно не умер Валька для корабля, а рождён был – для него). В рубке вершился ритуал посвящения, но сути его Сай так и не понял, потому что ритуал, от которого он ждал мистических ужасов, оказался для него не более чем сном, обычным кошмаром (в стиле Сальвадора Дали: ящички в груди и попытки открыть их – совершенно древним, ржавчиной объеденным ланцетом, только это Сай и помнил). Кошмар повторялся из раза в раз, не давая Саю ничего, кроме лёгкой тошноты, и на какое-то время его оставили в покое, а позже – водили в рубку, как на работу, и очень скоро он стал ходить туда сам, уже завидуя своим бывшим одноклассникам, новым членам экипажа («Поздравляю вас офицерам, господа!»), – прочной, устоявшейся, тяжёлой завистью эмигранта к коренным жителям, ребёнка – к занятым делом взрослым, только он не хотел знать – каким делом, нет, не хотел.

Это из-за твоей девочки, сказали ему, наконец. Это она тебе мешает, сказал ему Кречет, нужно что-то решать, Сай, неужели тебе – слабо? Школьное такое словечко, но и оно не напомнило прежнего Вальку, а Валька улыбался, глядя Саю в глаза. Ты хоть помнишь, как её зовут, спросил Сай, мою девочку, с чего ты взял это? Я – ладно, я должен чем-то спасаться, но она? она замужем давно… Элька Лескова, сказал Кречет, и она не забыла тебя, о нет, она не забыла, тебе не повезло, Сай, очень жаль, но это так. И что, спросил Сай, что с того? Посмотрим, сказал Валька, посчитаем…

Его девочка поднималась к рубке – по железным ступенькам трапа, медленно и неуверенно – ей очень мешали каблуки. Мосты, высоко выгнутые над городом, оказались подпорками для рубки. И сам город менялся с каждой ступенькой, превращался в корабль, всё-таки корабль (с тремя мачтами, и она пыталась вспомнить, как называется такой парусник – фрегат? бриг?).

Бывшие её одноклассники закрывали почти весь обзор – впереди всех шёл Матвей, за ним бок о бок – Ладик и Сай, около неё – Билл, Кречет замыкал, так что видела она только мачты, словно державшие на себе низкое небо, и справа внизу – борт корабля и чёрную пустошь за бортом – океан. А в океане – далеко-далеко – горел красный огонек, и, заметив его, она среагировала вслух:

– Смотрите, звезда!

Сай споткнулся, вцепился в перила лестницы, едва удержавшись на ногах, и завертел головой.

– Справа, – сказала Элька. – Звезда же?

– Нет, – сказал Сай. – Это маяк.

– А, – без интереса отозвалась она.

– Да, – подтвердил за Элькиной спиной Кречет. – Маяк уже виден.

– А раньше не был виден? – спросила Элька.

– Мы редко проходим мимо маяка, – сказал Билл. – Иначе давно бы тебя вызвали.

Элька кивнула – расспрашивать не стала. Наплевать на маяк. На мерцающие глаза одноклассников – наплевать (пираты, всего лишь пираты). На приближающуюся рубку (за её дверью – операционная палата, но вот войдут червивый Врач и премированный Палач) – наплевать. На всё – потому что рядом Сай, она и мечтать об этом не могла (полный комфорт, словно наглоталась транквилизаторов), остальное мы как-нибудь переживём, наплевать…

Она чуть было не сказала это вслух, но тут шествие остановилось, и Ладик протянул ей руку, помогая подняться на площадку. Матвей положил на дверь рубки ладонь, и дверь приоткрылась – ровно настолько, чтобы пройти одному. И Сай прошёл – ни на секунду не задержавшись, а Эльку взял за плечи Кречет и придвинул к себе вплотную.

– Отважная Дороти.

– Несгибаемая, – сказала Элька.

– Не хотелось бы разочароваться…

– Как скажешь.

– Послушная девочка, – сказал Валька. – Верно?

– Да, папочка, – сказала Элька, и он отпустил её.

Уже зайдя в рубку, она обернулась, – но увидела только решётку ограждения и чёрное небо за ней. «Врач констатирует теперь возможности связать меня, втолкнут за войлочную дверь и свяжут в три ремня».

– Привет, – сказал Сай, закрывая дверь.

– Очень хочется курить, – сказала Элька. – Нельзя?

– Ты что, действительно не боишься?

Элька пожала плечами.

– Пока вроде нечего.

Никакая не операционная палата, и не корабельная рубка: квадратное, совершенно пустое – ни приборов, ни мебели (ни ужасов) – помещение с тускло светящимися зелеными стенами. Очень скользкий пол; посредине пола выступала довольно большая прямоугольная плита.

Сай подошёл к этой плите и лёг на неё, вытянулся, положив под голову руки.

– Сейчас начнётся, – сказал он. – Ты сядь.

– Куда?

– Да всё равно, – сказал он, и Элька села на пол у стены, подобрав под себя ноги. – Не дёргайся только, ладно? Я здесь уже был.

– Ладно.

Плита засветилась тоже – словно разгорался костёр, и Сай повернулся на бок, приподнялся на локте:

– Эй, партнёр!

– Что?

– Тебе всё ещё нужен попутчик до Аляски?

– Да, – сказала Элька. – Ты же знаешь, я боюсь больших собак.

– Если так, я провожу тебя до североамериканских прерий.

– Ладно, – сказала Элька, глядя на него очень внимательно. – Ладно… – и, спохватившись, добавила с презрением: – Но ты не сумеешь вести упряжку, жалкий чечако.

– Иту-ти-це-ши-ак-ане, – сказал Сай, не улыбаясь больше.

– Маниту-синтэзи-шени-нок-тау, – сказала Элька, и в этот момент в рубке стало совсем темно. – Маниту, – прошептала она, чувствуя, как тяжелеют веки, как на них ложатся камни, очень горячие камни, нужно закрыть глаза, и тогда камни упадут, о великий Маниту, они упадут, когда я усну, они упадут…

И она уснула – легко и быстро, и камни на веках исчезли, а снился ей всё тот же колодец, в который она смотрела десять лет после выпускного. Только теперь она была внутри, и внутри оказался целый лабиринт. Почти каждый из камней, которыми колодец был выложен, стал ходом, коридором, и все эти коридоры были связаны между собой, и во всех были серо-зелёные стены самых разных оттенков, но склизкие, но грязные, мхом и мерзостью какой-то поросшие. На низких, закруглённых потолках она видела следы копоти от факелов, она рассматривала мох, вглядывалась в воду, доходящую до щиколоток. Вода была разная – то прозрачная (и тогда было видно серую глину на полу), то мутно-зелёная, то в пятнах плесени (или растопленного воска, или старого жира), плавающих на поверхности. Пятна соединялись и расплывались, создавали какие-то сложные абстрактные картинки, узоры, иероглифы.

Прежние посетители колодца (а прошло тут до Эльки довольно много народу) очень интересовались и мерзостью на стенах, и поверхностью воды, и, в общем, она понимала их, ведь она смотрела в колодец и раньше – пристально и завороженно. Но теперь её ждал Сай – там, в конце коридоров (и он обещал проводить её, он обещал вести упряжку), она шла к нему, к Саю, и голос Кречета, твердивший над ухом о воде и плесени, не мог отвлечь её.