Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

На колодезном журавле болтался подвешенный на тонкой верёвочке ключ – от какого-нибудь амбарного замка или старинного сундука – очень большой ключ.

Сай остановился.

Берег, поросший вереском, на берегу – бочонок, а дальше – колодец, на журавле которого висит ключ… а бочонок, конечно, из-под рома, но это у пиратов – ром, а у нас будет эль… Элька… Элька…

Он набрал воды (прозрачной и вкусной), смыл с лица запёкшуюся кровь и отвязал ключ. Ключ был неожиданно лёгким.

Волгоград, декабрь 2002 – август 2003

Этот плащ определенно знал лучшие времена, а также видал виды.

Сшитый из рытого бархата темно-малинового цвета, судя по всему, не был парадным. Следы старой грязи или крови, потертости, а то и дырки свидетельствовали о том, что плащ надевали часто и отнюдь не на официальные приемы.

Впрочем, надевали его давно. Очень давно. Плащ не видел улицы лет двести с хвостиком, пожалуй. Если, конечно, его не надевал отец. За это время мода на нечто подобное вновь пришла, и именно сейчас в этом плаще можно было бы появиться на людях. Но Семен Орестович, конечно, никогда бы на это не решился. Впервые он наткнулся на плащ в детстве. На чердаке старого дома было много барахла.

Там, увязанные в стопки бельевыми веревками, лежали книги и журналы. Семен просмотрел их почти все. Шеллеры-Михайловы, Боборыкины и Лейкины мало заинтересовали его. А вот журналы – дело другое. Они открыли ему мир, давно канувший в небытие.

В стопках были толстые подшивки «Нивы» за конец XIX и начало XX века. С фотографиями императорской фамилии, с «оригинальными иллюстрациями» – как правило, совершенно бездарными художественно, но так не похожими на картинки в «Пионере» или «Костре». С корреспонденциями из Порт-Артура и Ханьчжоу – с русско-японской войны. Еще там был «Вестник иностранной литературы» с игривыми повестушками Мирбо и занудными, на тогдашний вкус Сени, романами Пшибышевского и Гамсуна, но зато с Киплингом, а также неким коммунаром (чья фамилия к этому времени испарилась из памяти нашего героя), писавшим разоблачительные романы о мировом еврействе. Особенно поразила Сеню бочка радия, при помощи которой главный антигерой одного из романов этого коммунара хотел избавиться от своей жены (видать, и тогда что-то о лучевой болезни уже знали), а также уверенность бывшего революционера в том, что если радиограмму перехватить, она до адресата не дойдет.

И еще там был «Всемирный следопыт» 20-х годов с «Островом гориллоидов». Автора Семен Орестович забыл, но прекрасно помнил тогдашнее впечатление: чтиво было увлекательным, после него хотелось продолжения.

Да мало ли чего там не было! В том числе и совершенно необычные вещи.

Например, шпага. Потом отец сказал Сене, что это артиллерийский палаш. Клинок был заржавлен, но на эфесе зато выжжено несколько точек. Семен уверил себя, что это конечно же количество убитых на дуэлях или в бою.

Нашел он там и телескоп. Впрочем, в том, что это именно телескоп, он был уверен лишь в детстве. Скорее всего, это была труба от универсального инструмента астрономов-геодезистов. Потому что изображение в ней было перевернутым, а на окуляре – сетка. Труба потом куда-то затерялась, и проверить свое предположение Семен Орестович уже не мог.

Еще стояли на чердаке два сундука. В одном хранилась старая обувь, в основном яловые сапоги и подшитые валенки. Никогда и никто их уже не обует, но выкинуть у родителей рука не поднималась. А в другом – еще более старая одежда. Сундук с одеждой был громадным; Сеня не раз задавался вопросом: и как же его умудрились взгромоздить на чердак? Вот с этим вторым сундуком у Семена сложились отношения вполне дружеские. Была в нем, как, впрочем, в любом мальчишке его возраста, некая актерская жилка. И потребность в игре. Порой Сеня вкупе с приятелями разыгрывал целые истории, почти бесконечные. Во всяком случае, с многодневными продолжениями. Пока партнерам не надоедало. В пиратов, в «черную кошку», полярных путешественников. Сейчас это назвали бы «ролевыми играми». Во всяком случае, палаш, кинжал и телескоп, игравший роль подзорной трубы, на чердаке не залеживались.

И одежда из сундука – тоже.

Сундук, как было уже сказано, отличался непомерными размерами и вместительностью, так что исчерпать его до дна было непросто. Но однажды потребовалось отыскать сразу пять тулупов – намечалось путешествие капитана Гаттераса. И в этот день Сеня добрался до самого дна, хотя уже понял, что двум членам экспедиции придется мерзнуть в торосах.

Там, на дне лежал сверток, упакованный в тонкую замшу, аккуратно перевязанный и пахнущий нафталином, столь знакомым Сене по двустворчатому шкафу в комнате родителей. Он развязал бечевку и достал этот плащ. В полутьме чердака он казался новехоньким и так отличался от всего, что было навалено поверх… Но не только это поразило Сеню.

Плащ был попросту несовместим с окружающей его жизнью.

Шпага – да, совместима. В отцовском роду были офицеры, пусть и в небольших чинах (выше штабс-капитана никто так и не поднялся). И сам отец был офицером, но уже Красной, а потом Советской Армии. Отсюда и кинжал – военный трофей. (Отсюда, кстати, и парабеллум, который отец хранил, разумеется, не на чердаке и о котором сыну запрещено было не то что говорить – даже думать.)

Все эти гимнастерки, галифе, нагольные тулупы, старые-престарые армяки и поддевки, военные и дворянские фуражки, а также картузы, кепи и пилотки – они были из привычной Семену жизни. Но не этот плащ. Не эта бархатная крылатка с застежкой из уже покрывшейся патиной бронзы в виде крылатого льва с орлиной головой. Сеня знал, что это грифон. И знал, что грифонов не существует. Что этот самый грифон делает в Куличе, на чердаке огромного старого дома, пусть и в виде застежки плаща, – было непонятно. Плащ был так же нелеп, как золотой ошейник, украшенный жемчугом, на хрипящем и рвущемся с цепи соседском псе по кличке Лапко.

Не бывает такого.

Сеня аккуратно упаковал плащ в ту же замшу, перевязал, уложил на прежнее место, навалил сверху старую одежку, захватил шубы и полез вниз, к приятелям. Игра не заладилась, а вечером Сеня хотел спросить у отца о плаще, да так и не спросил, – что-то его удержало.

И только через несколько лет, когда его снова занесло на чердак, где по-прежнему стоял сундук, он все же спросил у бати: что же за плащ в сундуке?

И получил четкий ответ:

– Забудь! Это я еще из Германии привез.

Такие распоряжения в их семье обсуждению не подлежали.