Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

– Она! – повертев косточку перед глазами в свете луны, облегченно заявил домовой. – Ну, теперь можно и ко второму этапу переходить.

– А кость… что – у тебя останется?

– Конечно, – с нескрываемым удовольствием ответил домовой. – Она мне, собственно, ни к чему, но тебе – тоже, если ты Силы хочешь. Не понял? В том-то и смысл. Чтобы отказаться от маленькой Силы в пользу большой.

– А-а, – разочарованно протянул Семен.

– А что, хотелось небось невидимым пошляться? Хотелось, вижу… Да не придется пока. Теперь тебе надо неразменный рубль добывать. А как это делается – объясню, когда казенной угостишь. Что? Не принес?! Ну, тогда до завтра, дорогой! – ехидно заявил домовой.

– Да принес, принес, – успокоил его Семен Орестович. – И даже селедку. Давно селедочки не пробовал?

– Давно, – согласился собеседник. – Селедка – это славно.

После выпивки домовой, как всегда в таких случаях очень похожий на институтского доцента Корнева, рассказывающего, что по Гегелю во главе государства должен стоять монах (Корнев в своих юношеских конспектах пропустил в слове «монарх» букву «р»), стал объяснять:

– Вторая ступень – это искус. Будешь добывать неразменный рубль. Э, нет, рубль не годится, что на него сейчас купишь? Гусь-то рублей четыреста стоит, надуют тебя как пить дать! Да и где они, серебряные-то рубли? Проси неразменный бакс!

– У кого его просить? В банке «Империал», что ли? – поинтересовался Семен.

Домовой хихикнул.

– У нечистой силы. В банке, наверное, такой доллар есть, да кто его тебе даст? Ладно, хватит веселиться, слушай и запоминай.

Давненько Семен Орестович не бывал на куличевском базаре. (Именно так, а не рынком называли его все.) Городской базар на церковной площади славился в давние времена на всю губернию. Это была не ярмарка, привязанная к какому-то празднику, – постоянно действующий рынок! Но съезжались на него со всех концов немалой округи, ехали, бывало, сутками: даже из Ростошей, даже из Рязанки, из казачьего края. Тут во времена оны торговали лошадьми, мясные ряды разве что верблюжатину не предлагали, а медвежатина случалась.

Нет сейчас в этих местах медведей, повывели. И лошади спросом не пользуются, а если кому надо – езжай в Хреновское на конезавод, покупай выбраковку, в Куличе не купишь. Зато вещевой рынок тут огромный, не уступит иному областному центру. Продавцы с Украины, Молдавии, даже Казахстана, барахло китайское, тайваньское, турецкое, румынское… А дальше – большущий павильон: здесь торгуют съестным. И, конечно, одним лишь местным, своего производства.

Семен даже умилился, увидев горшки с варенцом (здесь его называли кислым молоком), покрытым коричневой пенкой, с детства не встречал. Да и в Куличе-то такого варенца не было всю эпоху развитого социализма, а сейчас – пожалуйста! Рука сама полезла в карман за кошельком, но вовремя остановилась.

Нельзя! Не за этим пришел!

– Сеня! – раздался радостный крик сзади. Семен не оглянулся. Это мог быть знакомый – ничего, не обидится, а и обидится – невелика беда. А мог быть просто морок. Да, морок, потому что сейчас уж точно он: не может посреди павильона стоять голая девка! Она подмигнула Семену Орестовичу, но тот с каменным лицом прошел мимо. К девке разлетелся какой-то мужик, явно пьяный, попытался схватить ее за грудь – та вдруг исчезла, как не бывало. Мужик ошеломленно замер на месте, потом, пробормотав: «Домой, спать, спать…», развернулся и пошел к выходу.

Значит, допился до белой горячки. Больше никто девку не видел…

Вдруг сбоку раздался грубый мат, затем звук крепкого удара, бабий крик…

Через мгновение завязалась серьезная драка. Где-то уже свистел милиционер.

Семен, не обращая внимания, не повернув даже головы, прошествовал дальше.

Вот оно, искомое: живой гусак.

– Сколько, бабуся?

– Чего тебе, милок?

– Гусь сколько стоит?

– А триста, милок.

Цена была вполне сообразной. Странно…

Семен молча отсчитал три сотни, забрал гусака и пошел к выходу. Драки словно и не было. А может, действительно не было.

Вот теперь можно и со знакомыми поздороваться, и поболтать. Хотя не хочется. На счастье, и знакомых по дороге не попалось.

Печи в доме нет, тем более русской. Суседка сказал – можно в духовке. Духовка есть.

Гусь, смирно ведший себя всю дорогу до дома, вдруг загагакал, попытался вскочить на стол. Гуся надо задушить голыми руками. Неприятно, но… не кошка.

Шея у гуся оказалась крепкой, дергался он минуты три. Семен разжег газ, вынул противень, положил на него мертвого гусака (хорошо, что ощипывать не надо, замучаешься!), убавил огонь до медленного, сунул противень внутрь духовки и закрыл ее. Ладно. Теперь до ночи можно ни о чем не беспокоиться.

Перекресток он выбрал давно. Туда надо было идти обязательно пешком, так что проще всего отправиться на кладбище, там есть пересечение дорожек, идущих к четырем условным выходам (забор-то давно сломали). А что дорога должна быть проезжей – так сейчас на похоронах машины доезжают, считай, до самой могилы. Домовой эту идею при обсуждении одобрил.

– Правильно, – сказал он, – голова у тебя варит. Нынче-то автомобили везде. Станешь где на перекрестке – а тут и едут, дивятся на дурака. Слухи еще пойдут! А ночью на кладбище – почти полная гарантия, что никого постороннего не будет.

– Слушай, суседка, а кого я там увижу?

– Ну, сам подумай, кого ты там можешь увидеть?.. Да не бойся, им гусак вот так нужен! Ритуал такой, и зла они тебе не причинят, а вот надуть попытаются. Да ты же не дурак! Вот пономарь мой знакомый лет этак сто двадцать назад тоже неразменный рубль торговал, а соблазнился на три фунта брильянтов, идиот. Пришел домой, а в кармане галька речная!

Кладбище было рядом. Улица уже давно спала, когда Семен с жареным гусаком, завернутым в чистое полотенце, вышел на кладбищенский перекресток.

Было новолуние. Оно и к лучшему, решил наш герой, видеть эти рожи в подробностях – удовольствие маленькое.

Где-то далеко слышался гудок тепловоза. «Ночной на Облоград, – сообразил Семен, – опаздывает…».

– Чем торгуете, почтенный? – раздался голос над ухом.

Семен Орестович вздрогнул, но тут же пришел в себя.

– Гуся продаю, уважаемый, гусака жареного. Не желаете ли? – ответил он невидимому собеседнику. Семен различал только нос, смахивающий на поросячий пятачок, да острые уши. («Ага, это из ^Ночи перед Рождеством^», – решил он.)

– Желаю, желаю. Сколько просите?

– Один доллар, – нахально заявил наш герой. – Серебряный.

– Ах ты… – дальнейшее слилось в неразборчивое бормотанье. Черт был определенно ошарашен. Он вдруг исчез, и в стороне, в нескольких метрах, раздались тихие, но возбужденные голоса. Семен осторожно повернул голову, но ничего существенного не разглядел. «Щас!», – услышал наконец он.