Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

– Не надо, – сказал старик.

– Что – не надо? – опешил я.

– Не касайтесь, это может привести к большим неприятностям.

Я смущенно кашлянул.

– Забавная игрушка. Нечто подобное я уже где-то видел. Что это?

– Это Земля. Наша Земля, – повторил старик. – Моя вечная ноша.

– А кто же вы? – глупо спросил я.

Старик гордо расправил плечи.

– Я – Атлас, хранитель планеты.

По делам фирмы я летаю по всему миру и в аэропортах видел кого угодно: саудовских шейхов, калифорнийских хиппи, аборигенов Амазонии, членов британского парламента и даже Бельмондо. Ни разу не встречал лишь сумасшедших, но сегодня это упущение, кажется, было исправлено.

Это был тихий сумасшедший. Вел он себя спокойно и доброжелательно, явной угрозы от него не исходило. Я внимательно смотрел в его выцветшие от старости глаза, но вдруг поймал себя на мысли, что безумие заразительно. У меня внезапно закружилась голова, и я увидел наяву золотые детские сны. Сладкой болью утраченного навсегда вдруг зашлось сердце.

Эллада… Храмы в оливковых росах, хороводы нимф, белая пена волн, бьющих в скалистые берега, пирующие под куполом лазурных небес вечно юные боги и герои.

А может быть, виной всему была сегодняшняя жара… Даже – наверное. Но я поверил старику. На миг, но поверил.

– О меднорукий сын Япета, чьи плечи держат тяжесть нашего мира, что ты делаешь здесь? И почему вслед за богами и героями не сошел ты в царство Аида, туда, где меж лугов, заросших асфоделями, струит свои воды Стикс? Ведь твое время ушло! – вдруг вырвалось у меня.

Старик нисколько не удивился этой тираде.

– У каждого своя судьба, – он пожал плечами. – Оки прошли путь, и в конце их ожидало забвение и покой! Мне же мойры уготовили иной жребий: быть хранителем Земли. Пока жива Земля, буду жив и я. Минули тысячелетия, я шел сквозь время, держа на плечах безмерную ношу. Это очень трудно – держать Землю, даже Геракл не смог бы вынести ее тяжесть.

– Но ведь вы атлет, облаченный в гиперборейские шкуры, – я посмотрел на его костюм.

Улыбнувшись, он пожал плечами.

– Времена изменились, сейчас я был бы смешон в них. Все меняется. Вот и Земля… она стала так мала! Геракл шел ко мне за яблоками Гесперид многие месяцы, а теперь человек за считанные минуты способен перенестись из одного конца света в другой. Уверяю вас: скорее наоборот. И не только оттого, что я постарел. Земля не выносит тяжести человека.

Человек стал более могуч и странен, чем боги. Зевс мог испепелить молниями какой-нибудь город, Посейдон, колебатель суши, – затопить остров, но они не могли уничтожить Землю.

А вы можете.

Мой брат Прометей мог проникнуть мыслью сквозь завесу времени. Он предсказал мне, что придет время и Земля станет ранимой и хрупкой, как горный хрусталь. Но даже он не мог дать ответа, что будет в грядущем с Землей: суждено ли ей сиять бесчисленное множество лет, или же она вспыхнет и… исчезнет, не оставив даже пепла. Те, кто сделал меня хранителем Земли, не смогли представить, что настанет время и я уже не смогу защитить планету – от ее детей.

– И вы не сможете оставить свою, – я запнулся, – ношу?

– Нет. Это мой жребий. Пока жива Земля, жив и я.

– Значит, теоретически вы бессмертны?

Атлант кивнул головой.

– Говорят, был еще один человек, который некогда тоже обрел бессмертие? Его звали Агасфер…

– Я знаю его, – спокойно сказал старче, – и не раз встречал. Да, мы бессмертны. Но у нас все разное, даже бессмертие. Мое – тяжкий труд, его – кара. Вечное наказание. Я – хранитель Земли, он – узник. Кстати, бессмертие наше может иметь предел: я жив, пока жива Земля, он – пока не искупит свой грех. Мы идем по вечности плечом к плечу, затем расходимся, потом наши пути вновь пересекаются, как сегодня. Вон он, Агасфер…

Я посмотрел туда, куда указал Атлас.

В кресле у окна, сгорбившись, сидел плешивый, с лицом в трещинах морщин, с рыжей, густо посеребренной бородой старик. Он был в свитере бурого цвета и застиранных джинсах. «Еще один пациент Бедлама», – подумал я.

Агасфер не мигая смотрел через стеклянную стену аэровокзала на взлетную полосу, на которой, готовясь к прыжку в поднебесье, разворачивался межконтинентальный лайнер. В глазах его застыло ощущение вечной, невыносимой тоски и усталости.

– А вы не ошибаетесь?

– Нет, – сказал Атлас, – мне ли не знать его. Участь его ужасна. Люди считают, что самое страшное наказание – смерть. Но это не так. Самое страшное – наказание жизнью. За свой грех бессердечия он наказан так, как не будет наказан никто и никогда. Но тогда он этого не понял. Сначала он смеялся, потом пришло время, и он заплакал. Теперь он молчит. Он идет по нескончаемой дороге жизни походкой смертельно усталого путника, которому не дано отдохнуть в конце пути, ибо путь его – вечен.

– И ничего изменить нельзя? Что нужно сделать, чтобы получить прощение?

– Это прощение нельзя купить, его можно лишь заслужить. Но не следует понимать это так, будто кто-то где-то считает его добрые дела. Все по-другому.

– Должна образоваться некая критическая масса добра? – подсказал я.

– Да, нечто вроде этого.

Сострадание должно быть не жестом, а стать частью его самого. Искупление вины должно родиться в нем самом. Когда он понял это, он начал творить добро: он помогал страждущим, он отдал свое имущество нищим… Он служил в лепрозориях, в приютах для душевнобольных, он кормил голодных, отыскивал в трущобах детей-сирот. Вначале он делал это с надеждой, затем с отчаянием, порой впадая в оцепенение безразличия. Его терзала мысль: будет ли прощение? А что если оно случится за мгновение до конца вечности?

Потом он перестал об этом думать.

В глазах его отчаяние сменилось усталостью. Но он верит. Это последнее, что ему осталось. Он верит, что добрые дела, засчитываясь в искупление греха, когда-нибудь дадут ему забвение и он будет прощен.

– А если к тому времени исчезнет Земля?

– Он будет блуждать по Вселенной, вечный странник в вечной мертвой бездне. Вечен, вечен… Этот ужас невозможно осмыслить.

Старик продолжал монотонно говорить, а я погружался в странное забытье, туманом обволакивающее мое сознание.

Из транса меня вырвали крики и стрельба.

Люди с лицами, повязанными черными платками, гортанно крича, бежали к выходу на летное поле, стреляя из коротких автоматов, выхваченных из-под курток.

Сраженные пулями и ужасом, находившиеся в зале падали на пол, ползли под диваны и кресла, пытались укрыться за модернистскими скульптурами. Крики страха и боли заметались под серебристыми сводами.

Атлас вскочил, прижимая к груди свою ношу.

– Что вы делаете, люди? Остановитесь! Опомнитесь, опомнитесь!

Агасфер, с отрешенным видом сидевший у окна, поднял голову.