Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

– Ты, маленький паж, должно быть, битуриг, раз тебе известно такое старинное имя, – медленно произнесла она. – И как погляжу, этот хвастун Альбиос не смог удержать языка за зубами.

Она нахмурила брови, и, по непонятной причине, это выражение лица погрузило меня в буквально детское смятение, как если бы на меня взглянули с укором.

– Ты совсем юн, – добавляет она, – но я различаю в тебе дух прошлого. Кто ты такой?

– Я Белловез, сын Сакровеза и племянник Верховного короля Амбигата.

Мне показалось, что старуха слегка вздрогнула. И не защитный ли жест сделала она едва уловимым мановением левой кисти? Но она тут же взяла себя в руки, закуталась в свои накидки и смерила меня надменным взглядом.

– А я, – добавила она, – ты знаешь, кто я такая?

– Ты Саксена.

– А кто такая Саксена?

– Ты галлицена, с которой Альбиос совещался в прошлом году.

– И что ещё?

– Я не ведаю. Альбиос назвал мне только твоё имя, а Сумариос предостерёг от непредвиденной опасности.

Выцветшее лицо колдуньи окрасилось снисходительностью.

– Бедный малый, – выдохнула она. – У тебя, должно быть, довольно могущественные враги, а сам ты слишком простодушен, чтобы их распознать. Кто прислал тебя сюда?

– Великий друид Комрунос.

– Как чутко с его стороны, – иронично заметила она. – Как погляжу, Комрунос по своему обыкновению поручает другим заботу вычищать рыжих бестий [46] Речь идёт о детёнышах кабана. . На какой предлог он сослался, чтобы отправить тебя ко мне?

Я не сдержался:

– Это не предлог! Меня убили на поле битвы, но смерть отказалась от меня! Я стал запретом! Великий друид решил, что лишь мудрость галлицен способна освободить меня от этого злого заклятия и возвратить обратно в царство живых!

Лицо Саксены, более чем когда-либо, искрилось насмешкой, оттенённой разве что чуточкой жалости.

– Осознаёшь ли ты, что Комрунос, отправив тебя сюда, заставил пройти у смерти перед самым носом? – бросила она равнодушно.

– Мне все уши об этом прожужжали. Но мне также поведали, что остров под запретом только для взрослых людей. А ведь ни родитель, ни знатный господин ещё не стриг моих волос.

Лёгкое оживление, казалось, пробежало по лицам всех галлицен.

– Только посмотрите! – ухмыльнулась Саксена. – Щенок желает посостязаться в остроумии! Это Альбиос тебя научил?

Я хотел бы посостязаться скорее не в остроумии, а в язвительности, выпалить в лицо этой ужасной старухи, что я слишком бестолковый, чтобы самостоятельно такое выдумать, и что я предпочёл бы прийти с вызовом на устах и оружием в руках, чтобы с ней сразиться. Но очи Саксены пронзали меня слепой суровостью идола, и я почувствовал в этом взгляде призрак другого создания, которое подстерегало меня за этими, облечёнными плотью, глазами. К горлу подкатил ком, и я ничего не мог поделать против этой властной натуры, кроме как поверженно опустить нос, словно ребёнок, которого застали за проказами. Я едва успел заметить, что копья Сумариоса больше не колют меня в спину. Кассибодуя и Мемантуза их опустили и теперь небрежно на них опирались.

– То, о чём он толкует, – для нас все же закон, – заметила Мемантуза. – Маленького самца ещё не приняли в сообщество взрослых людей. Запрет его не касается.

– Но, если он ещё ребёнок, – возразила Саксена, – одно его присутствие здесь – пятно на святилище, ему не до́лжно видеть обряды. Среди нас ему делать нечего. Однако он не выглядит как ребёнок.

– Пожалуй, что Комрунос оказался прозорливым, предоставив нам решать эту задачу, – подхватила Мемантуза. – Этот юнец – ни дитя и ни мужчина, он ни жив и ни мёртв. Ему нет места ни здесь, за пределами мира, ни в королевствах за морем. Не правда ли, интересный повод, чтобы представить его на рассмотрение богам?

– Богов-то он, возможно, и потешит, – вмешалась тут Кассибодуя. – А тебя, Саксена, он, похоже, очаровал.

Напряжение сгустилось в воздухе, однако я по-прежнему не понимал сути происходящего. Мне показалось, что любопытства ко мне слегка поубавилось, и что галлицены теперь перенесли своё внимание на бурю, назревавшую меж Саксеной и Кассибодуей. Ссора между ними разрасталась, воздух стал таким плотным, каким он бывает посреди пиршеств, когда слова заходят слишком далеко и оба героя перестают смеяться, положив руку на оружие.

Разрешила спор галлицена с мечом. Она встряла в разговор едким, словно скрип старой втулки, голосом:

– Надо послушать, что скажут боги, – промолвила она.

– Да, – медленно подхватила Саксена, не сводя глаз с молодой Кассибодуи. – Надо дать слово богам.

Над берегом пронёсся разразившийся внезапно ливень, нещадно стегающий меня, стоящего в кругу этих больших бледных фигур. Сквозь просвет в тучах проглянул луч солнца. В последних отблесках дня золотой пыльцой искрились вихри измороси, а прибрежная галька сверкала ярко, как сон. Вместе с могучим дыханием моря я почувствовал аромат мокрой травы и камня, будто бы земля приотворила лоно, источая пьянящий дух влажной земли. Блики света выхватили на брюхе котла изображение трёх птиц, клюющих яблоко.

– Раз за этим ты и пришёл, мы обратимся к оракулам, – подхватила Саксена. – Что преподнесёшь ты взамен божественной мудрости?

– Украшения, которые на мне. Они королевские, они достались мне от матери.

Старая колдунья провела глазами по моим торквесу и браслетам.

– Они принадлежали не твоей матери, а матери твоей матери, – сухо произнесла она. – Однако этого недостаточно. Этот остров не для Матерей и их благих чар. Ты стоишь на земле Ригантоны [47]– медведицы, кабанихи и кобылицы, той, что беседует с птицами. Эти побрякушки не представляют ценности для Великой королевы.

– Тогда я могу пожаловать ей свой меч, что забрала у меня Кассибодуя. Это, вероятно, более ценный дар для Верховной богини.

Холодная улыбка скользнула по губам галлицены.

– Оружие – угодное приношение богам, если это трофей, но этот меч – твой, ты не отнял его у врага. К тому же он даже не принадлежит тебе больше. Он не ценнее твоих безделушек.

– Что же тогда я могу ей предложить?

– Нужна жизнь, полная силы. На вопросы великой важности лишь кровавые ритуалы приносят ответы. В твоём случае нам придётся обратиться к палочкам. Для этого нужно наполнить котёл кровью, погрузить в него волшебные палочки и позволить Великой королеве вести нашу руку, вырисовывая загадочный клубок её воли. Ты должен принести жертву.

Помахав головой, я только развёл руками:

– Я оставил свою лошадь на том берегу.

– Лошадь! – прыснула Саксена. – Желаешь, чтобы богиня ржала и фыркала? Или же ты желаешь, чтобы она говорила?

– Если хочешь, чтобы Великая королева изъяснялась языком людей, ты должен принести ей в жертву человека, – мягко объяснила Мемантуза.