Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

– Они более чем довольны: своим приёмом король озисмов явил нам своё уважение и великодушие. Отныне они смогут этим хвастаться на пиршествах и на полях сражений. И назовут себя с большой признательностью. Но прежде всего я хотел бы выразить благодарность монарху от своего имени. Медлить с ней даже на миг было бы уклонением от моего долга. Итак, пою для короля!

Перенося своё внимание на владыку Ворганона, Альбиос выпрямился, широко расправив грудь, чтобы его голос был слышен во всей зале. И стал отбивать такт с гордым, как у глашатая, видом:

Куплеты Альбиоса собравшиеся одобрили: стали стучать кулаками по ногам, что-то восторженно выкрикивали, весело шутили и издавали воинственные возгласы. Я увидел, как заблестели серые глаза Гудомароса, и он молвил в ответ:

– Ловкий же ты рифмоплёт, Победитель, – улыбнулся он, обнажая белые зубы. – Отродясь такого не слыхивал, а ведь льстецов у меня хоть отбавляй. Элуиссо, знакомо ли тебе это?

Молодой музыкант чопорно поджал губы:

– Я знаю четыре раза по двадцать сказаний и песен, которые под них сложены, но эту песнь не знаю.

– А ты, Синтусамос, уже слышал нечто подобное? – продолжал король.

– Я знаю три раза по пятьдесят сказаний, – ответил старик, – и ещё половину от пятидесяти, и все песни, которые под них сложены. Но, сдаётся мне, что эти строфы Альбиос сочинил для тебя.

– А гармония в ней есть? – спросил король.

– Она соблюдена, – снизошёл юный бард.

– По мне, так она безупречна, – добавил следом старый мудрец.

Гудомарос глубоко вдохнул. Он распростёр руки над костром, и блеск пламени осветил грубую кожу его ладоней.

– Я желаю, чтобы каждый знал эти строки, – провозгласил он. – Элуиссо, Синтусамос, запоминайте их. Вы будете отныне петь их на моих пиршествах!

И, вглядываясь в глаза Альбиоса, король промолвил:

– Я угостил тебя лишь кружкой эля да куском мяса и дал погреться у костра, а ты взамен посвятил мне песню. Это несоизмеримо много. Теперь я твой должник, Победитель. В знак благодарности я должен преподнести тебе гораздо более роскошный подарок. Что тебе угодно? Стадо коров? Одеяний из льняного полотна или мягкой шерсти? Рабов?

Мой спутник улыбнулся властителю Ворганона своей самой изящной улыбкой.

– Я уразумел тебя, король Ворганона, и с открытым сердцем принимаю твой дар. Ты подтверждаешь тем самым, что моё слово правдиво. Но позволь мне ненадолго помедлить с ответом: мне нужно подумать о том, что я предпочёл бы получить.

– Подумай хорошенько! Я дарую тебе всё, что ни пожелаешь!

– Я дам тебе ответ до того, как в ночном небе забрезжит заря. А пока пришло время удовлетворить твоё любопытство. Я представлю тебе своих товарищей.

Король одобрительно кивнул, и Альбиос принялся представлять Сумариоса:

– Это Сумариос, сын Сумотоса, правитель Нериомагоса, чьи земли граничат с арвернским королевством. Он один из самых преданных и великих воинов Верховного короля Амбигата, участник войны Кабанов. Ныне он держит путь с поля сражений с окаянными амбронами, проходивших перед «Сборищем Луга» на землях Дорнонии [32] Современное название местности – Дордония. .

Сумариос и озисмский король обменялись беззвучным приветствием, как воин с воином. Мой товарищ, несмотря на свой знатный род, не соответствовал рангу Гудомароса, однако монарх признал в нём доблестного человека. Затем Альбиос повернулся ко мне:

– Пусть от роду ему ещё так мало зим, – произнёс он, указывая на меня, – он, равно как и мы, сражался с амбронами. А теперь послушайте меня все: этот гость высокого происхождения, ибо перед вами Белловез, сын Сакровеза, племянник Верховного короля Амбигата!

Восторженный шёпот пополз по зале среди самых молодых воинов, купцов и служителей искусства. Среди собравшихся моё родство с Амбигатом впечатлило лишь самых неискушённых людей, хотя в действительности озисмский народ не находился под властью Верховного короля. Несмотря на это, на лицах мудрецов читались глубокое удивление с явной примесью беспокойства. Гудомарос разглядывал меня пристально и слегка озадаченно, но не без интереса.

– Приветствую тебя, молодой герой, – произнёс он, взвешивая каждое слово. – До сей поры я ничего о тебе не слыхивал, но не сомневаюсь, что ты полон мужества. Я знавал твоего отца в былые времена, и то был отважный воин. Я знал и твою мать, и я запомнил её гордой женщиной. Ну а твой дядя – кто не восхваляет его могущества?

Хоть был я ещё неотёсанным юнцом, но всё же сумел различить сдержанность, с коей государь высказал мне свою похвалу. Уже не в первый раз встречался я с людьми высокого положения, и даже с королями, становившимися кроткими в моём присутствии. Подобная стеснённость в разговоре со мной с ранних лет утвердила во мне мысль, что я был кем-то особенным. Ко мне относились, словно к чистокровному жеребцу, но будто с изъяном: как к тому, кто мог неожиданно взбрыкнуть. Эти воспоминания были горше ещё и оттого, что я не запомнил тех двух людей, коим обязан таким предубеждением. Мой отец и дядя были лишь тенями, затерянными в каком-то устрашающем закоулке моего детства. Я вновь сглотнул знакомую горечь и поблагодарил властителя Ворганона.

– Здрав будь, король озисмов. Благодарствую за честь, которую ты нам оказываешь.

Мои слова звучали немного натянуто, но Гудомарос удовольствовался этой незначительной любезностью: юные годы могли оправдать неловкость моего языка. Поворачиваясь к Альбиосу, король озисмов осведомился:

– Поведай нам, бард! Что привело тебя на мои земли в сопровождении столь знатных товарищей?

– На одного из нас пал запрет. Он должен пройти испытание, которое освободит его.

– Испытание? Ну и ну! Если могу чем-то помочь, то только скажите!

– Весьма великодушно с твоей стороны, – улыбнулся Альбиос.

– На кого именно пал запрет? – спросил Гудомарос.

– На меня! – злобно выпалил я, потому как не потерпел бы, если бы кто-то сказал это за меня.

От этого резкого выкрика государь озисмов слегка опешил, но вскоре искра прозрения озарила его морщинистое лицо.

– Не серчай на меня за вопрос, Белловез, сын Сакровеза, – сказал он размеренным тоном, свидетельствующим о его мудрости. – Я сказал, не подумав. Самый знатный из трёх моих гостей – ты, и, разумеется, касаться это должно тебя.