Александра Кристо - Это гиблое место

– Если рана еще болит, я могу кое-чем помочь, – предложила Тавия. – У меня есть болеутоляющий талисман, от которого ты проспишь неделю.

– Ничего у меня не болит, – возразила Карам.

– Вот как? – Тавия улыбнулась. – Значит, тебе просто нужен был повод пожаловаться?

Карам прищурилась. По выражению ее глаз стало понятно: девушка не оценила юмор Тавии. Смех Саксони прозвучал в ночной тишине громко, словно выстрел.

– Мне ужасно нравится, как вы ладите между собой. – Она обвила рукой плечи Тавии. – Мои самые любимые в мире девочки обязательно должны стать лучшими подругами.

Тавия подняла брови. Однако ухмылка Саксони оказалась заразной, и фокусница не смогла удержаться от смеха.

Это была отличная возможность отвлечься от предстоящей войны.

Тавия вывернулась из-под руки Саксони и заметила сквозь расстегнутый ворот ее рубашки крошечную серебряную отметину чуть повыше левой груди.

– Я и не знала, что у тебя есть татуировки, – сказала Тавия. Саксони закатила глаза и погладила подругу по голове.

– Бедная маленькая фокусница, – промолвила она, притворяясь, будто не видит сердитого взгляда Тавии. – Это одна из моих регалий. Их носит каждый Мастер – они обозначают отрасль магии, которой мы занимаемся, и то, чего нам удалось добиться. Это мой знак Мастера Энергии.

Конечно же, это было так.

Конечно же, у Саксони имелся этот знак.

Потому что Саксони была Мастерицей.

Тавия не знала, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к этому.

Она не хотела злиться на подругу. Подобная злость была бы жутким эгоизмом. Казалось вполне разумным то, что Саксони никому не говорила о своей сущности – ведь девушка скрывалась от тех самых людей, на которых девушки работали. От сохранения этой тайны зависела ее жизнь – а может быть, и жизнь Тавии. Но насколько бы оправданным ни было недоверие Саксони к подруге, смириться с этим оказалось трудно.

– Они напоминают те руны, которые рисуют на себе туристы, – отметила Тавия. Саксони заметно напряглась и сморщила нос, словно почуяв что-то отвратительное.

– Суви .

«Подонки».

Очевидно, Мастерица была не в восторге от того, что традиции ее народа свелись к нательным украшениям для приезжающих в Крейдже зевак.

– Ты беспокоишься насчет будущей встречи с Мастерами? – спросила Тавия у Карам. – Будут ли они доверять тебе после твоего столь долгого отсутствия?

– Я больше беспокоюсь насчет встречи со своим отцом, – ответила Карам, продолжая точить нож. – Мы с ним не разговаривали вот уже несколько лет. К тому же расстались нехорошо. Он никогда не одобрял мое желание стать воином.

Тавия молчала. Фокусница не знала, что сказать. Странно, когда кто-то невероятно жесткий и опасный становится настолько уязвимым.

– Я бросила свою семью, своих друзей; все, что я обещала им, – продолжила Карам. – Я предпочла всему этому жизнь бойца в Крейдже. А теперь возвращаюсь не ради искупления, а ради того, чтобы просить их рискнуть жизнью для меня. Оказать мне доверие, которое я один раз уже разрушила.

Карам резко втянула воздух. Саксони положила ладонь ей на колено, словно понимая: Карам нуждается в утешении. Но девушка не знала, как это утешение предложить.

Тавия по-прежнему сидела тихо. Она никогда не разочаровывала своего отца, потому что не могла этого сделать – его попросту не было рядом. Тавия ничего не знала об отце: ни того, как он выглядел, когда злился, ни цвета глаз… она даже имени его не знала. И ее драгоценные и многократно просмотренные воспоминания были настолько полны образом матери, что мечты об отце возникали редко.

Мама никогда не говорила о нем. Тавии оставалось положиться лишь на свое воображение. Отец представлялся ей в двух разных образах. Иногда девушка полагала, что он был романтиком-путешественником, который всей душой любил ее мать, а потом трагически погиб. Мама же в приступе отчаяния бежала из Воло в Усханию, поселившись в Крейдже – ведь здесь была его родина. Она надеялась жить хотя бы рядом с его духом. В зимнее время, когда на Крейдже опускался холод, мама Тавии тосковала о теплых ночах Гилы. Она могла смотреть в окно на Вечносияние. Тогда в ее душу снисходил покой. В этих небесных огнях мать ощущала магию и присутствие своего умершего возлюбленного. Этого женщине было достаточно. Иногда же Тавии казалось, что ее отец являлся просто громилой, насильником и мерзавцем. Но девушка старалась гнать от себя эту мысль.

– Точно так же я чувствую себя при мысли о своей амдже, – сказала Саксони. – Я не знаю, как она поступит, когда обнаружит, что я примкнула к Уэсли ради свержения Главы. Она пережила Войну Эпох и своими глазами видела, что делает с людьми торговля темной магией. Амджа ненавидит все, что они олицетворяют.

– Ты хочешь сказать, будто не все считают Уэсли Торнтона Уолкотта величайшей личностью всех времен и народов? – осведомилась Тавия.

– Как ни странно, не все, – отозвалась Саксони. – И лишь Сонму Богов ведомо, как поступит мой отец, когда поймет: я отправилась в Крейдже, чтобы найти Зекию, а осталась там и стала шпионкой смотрящего. Когда он узнает обо всех моих поступках, он…

Она оборвала фразу и умолкла. Ее улыбка ослабла и помрачнела. Тавия напряглась. Девушке было неприятно, что она не умеет понимать людей, которых могла назвать близкими.

Если бы на месте Саксони находился Уэсли, Тавия поняла бы его. По одному тому, как юноша дергал свой галстук или невпопад поправлял запонки, Тавия за полсекунды понимала ход его мыслей.

Лжецов легче всего прочесть.

– Значит, вас всех ждут злые родственники? – уточнила Тавия. – Забавно.

– Думаю, мой отец будет скорее испуган, чем зол, – ответила Саксони. – Когда-то он сражался за то, чтобы отвоевать нам место в этом мире. Но после потери моей матери и Малика, а потом и Зекии… мне кажется, он просто боится пережить кого-то еще.

– Малика? – переспросила Тавия.

– Моего брата, – пояснила Саксони. – Он погиб в огне вместе с моей матерью, когда я была еще маленькой.

Она сказала это так просто, словно речь шла лишь об очередном факте из жизни, о котором девушка не упоминала прежде. Воздух как будто сгустился. Тавия ощутила себя самой никчемной из всех друзей, какие только могут быть на свете.

Она даже не знала, что у Саксони был брат.

Разве друг может не спросить о таких вещах?

– Малику стукнуло всего пять лет, но он был самым отъявленным баламутом, какого только можно вообразить, – продолжила Саксони. – Ему всегда требовалось, чтобы все вышло так, как он хочет. А поскольку он не был похож на нас с Зекией, я дразнила его – мол, Малик не наш брат. Якобы мы нашли его в лесу, а на самом деле он ребенок духов-проказников. Но Малик почему-то считал, что это хорошо.