Энтони Райан - Песнь крови

Очнулся он от запаха, даже более мерзкого, чем вонь линешской канализации. Что-то мокрое и жесткое скребло ему лицо, на грудь навалилась давящая тяжесть.

— Ну-ка слезь с него, грязная скотина!

От сурового голоса сестры Гильмы глаза у Ваэлина открылись сами собой, и он обнаружил себя лицом к лицу с Меченым. Пес радостно пыхтел, приветствуя хозяина.

— Здравствуй, дурацкая собака, — простонал в ответ Ваэлин.

— Во-он!!! — рявкнула сестра Гильма. Меченый слетел с кровати, забился в угол и обиженно заскулил. К сестре пес всегда относился с опасливым почтением, возможно, оттого, что она его ничуть не боялась.

Ваэлин окинул комнату взглядом и обнаружил, что она почти пуста: там стояли лишь кровать и столик, на котором сестра Гильма расставила множество пузырьков и коробочек со своими лекарствами. В открытое окно врывались заунывные крики чаек и морской ветер, воняющий солью и рыбой.

— Брат Каэнис распорядился занять старое здание Линешской торговой гильдии, — пояснила сестра Гильма, положив ему руку на лоб и щупая пульс на запястье. — Все дороги в городе ведут в порт, а здание все равно пустовало, так что он решил, что это удобное место для штаба. Ваш пес буквально места себе не находил, пока мы не пустили его в комнату. Так тут и сидел все это время.

Ваэлин крякнул и облизнул пересохшие губы.

— А долго?

Ее голубые глаза взглянули на него с опаской, потом она подошла к столу, налила в чашку зеленоватой жидкости и насыпала туда прозрачно-белого порошка.

— Пять дней, — сказала она, не оборачиваясь. — Вы потеряли много крови. На самом деле, я прежде не думала, что человек может потерять столько крови и остаться в живых.

Сестра невесело хмыкнула, но, когда она обернулась, на ее губах вновь играла неизменная улыбка. Она поднесла чашку к его губам.

— Нате-ка, выпейте!

Вкус у микстуры был горький, но не противный, и усталость отступила почти сразу же. «Пять дней…» Он не почувствовал этого — не осталось ни снов, ни видений. «Потерять пять дней… Из-за чего?» Из-за голоса. Той, другой песни крови. Он по-прежнему слышал ее слабый, но настойчивый зов. И его собственная песнь отвечала на зов. Перед внутренним взором стояла мраморная глыба и резец. Теперь стало понятнее то, что сказала Селла в разрушенном городе: «Есть другие, старше и мудрее, наделенные тем же даром. Они могут указать тебе путь».

— Мне нужно…

Он поднялся, собираясь откинуть одеяло.

— Нет! — ответила Гильма тоном, не терпящим возражений. Ее пухлая рука толкнула его обратно в мягкость кровати. Ваэлин обнаружил, что у него нет сил сопротивляться. — Ни в коем случае! Лежите и отдыхайте, брат.

Она натянула на него одеяло и подоткнула его под подбородком.

— В городе тихо. Брат Каэнис все держит под контролем. Вашего присутствия совершенно не требуется.

Сестра отступила от кровати. Лицо у нее, в кои-то веки, было совершенно серьезным.

— Брат, вы имеете представление, что с вами произошло?

— Что, никогда не видели ничего подобного?

Она покачала головой.

— Нет, никогда. Когда человек истекает кровью, всегда есть причина: травма, рана, разрыв, хоть что-то. А вы были целы и невредимы. Причиной такого кровотечения могла бы быть опухоль в мозгу, но она бы вас погубила. А вы живы. Среди солдат ходят дикие слухи о том, что губернатор Аруан якобы пытался извести вас Темным проклятием или чем-то подобным. Каэнису пришлось приставить охрану к его вилле и выпороть нескольких болтунов, прежде чем они успокоились.

«Выпороть? — подумал Ваэлин. — Мне ни разу не приходилось их пороть…»

— Не знаю, сестра, — честно ответил он. — Я не знаю, что произошло.

«Я знаю только, чем это вызвано».

Миновало еще два дня, прежде чем сестра Гильма отпустила его, однако сурово велела не переутомляться и выпивать не меньше двух пинт воды в день. Ваэлин созвал военный совет на крыше караульного помещения, откуда открывался хороший вид на строящиеся укрепления. Над укреплениями висела густая пелена пыли: солдаты спешно углубляли ров, окружающий город, и восстанавливали стены, которыми десятки лет никто не занимался.

— Когда закончим, он будет глубиной в пятнадцать футов, — говорил Каэнис про ров. — Пока что вырыли девять футов. Работы на стенах продвигаются медленнее: в нашем маленьком войске не так много опытных каменщиков.

Ваэлин сплюнул пыль из пересохшей глотки и отхлебнул воды из фляжки.

— Долго еще? — спросил он, с отвращением слыша свой дребезжащий голос. Он знал, что вид у него сейчас не самый вдохновляющий: глаза глубоко запали от усталости, лицо бледное и липкое от пота. Ваэлин видел озабоченность в глазах братьев и неуверенность на лицах графа Марвена и прочих военачальников. «Сомневаются, способен ли я командовать, — решил он. — Возможно, не зря сомневаются».

— Минимум две недели, — ответил Каэнис. — Дело пошло бы быстрее, если бы мы могли привлечь горожан.

— Нет, — настойчиво ответил Ваэлин. — Если мы хотим править этим городом, нам нужно добиться доверия горожан. А совать им в руки лопаты и принуждать к изнурительному труду — не лучший способ это сделать.

— Мои люди пришли сюда сражаться, милорд, — сказал граф Марвен. Он говорил небрежным тоном, однако Ваэлин видел его оценивающий взгляд. — Не солдатское это дело — в земле ковыряться.

— Я бы сказал, самое что ни на есть солдатское, милорд, — ответил Ваэлин. — Что касается сражений — не тревожьтесь, этого они вскоре отведают сполна. Скажите недовольным, что я разрешаю им уйти. Отсюда до Унтеша всего шестьдесят миль пустыней. Быть может, там они смогут сесть на корабль, который доставит их домой.

Накатила волна усталости, и Ваэлин прислонился к зубцу стены, чтобы скрыть, что у него подкашиваются ноги. Груз обязанностей командующего, со всеми мелкими заботами союзников и подчиненных, раздражал его все сильнее. Раздражение было тем острее, что песнь крови продолжала настойчиво звать его к голосу и мраморной глыбе. Ваэлин знал, что это где-то здесь, в городе.

— Вам дурно, милорд? — подчеркнуто осведомился граф Марвен.

Ваэлин устоял перед искушением двинуть нильсаэльца в рожу и обернулся к Брену Антешу, коренастому лучнику, командующему кумбраэльскими стрелками. Это был самый молчаливый из командиров, на советах он почти не раскрывал рта, а когда Ваэлин распускал совет, Брен уходил первым. Выражение лица у него постоянно оставалось замкнутым и настороженным, было очевидно, что он не нуждается ни в их поощрении, ни в их принятии, однако если он и испытывал негодование оттого, что ему приходится служить под началом человека, которого кумбраэльцы до сих пор называли Темным Мечом, он это тщательно скрывал.