Скотт Оден - Стая воронов [litres]

Рядом глухо зарычал Конан. Она чувствовала, что, несмотря на внешнее спокойствие, пса разбирает нетерпение; день подходил к концу, и ему хотелось поскорее вернуться к хозяйке.

– Потерпи еще немного, – прошептала Этайн, зарывшись пальцами в его пятнистую шерсть. И, нахмурив лоб, задумалась о том, что ей делать: она не могла ни убить ирландцев, ни пройти мимо них. И как же решить эту проблему? Невольно вспомнила она о Гластонбери. В подобных ситуациях аббат любил ввернуть одну присказку – хотя, по большей части, этот нечестивый ублюдок использовал ее, чтобы отлынивать от тяжкой работы: «В одиночку не одолеешь и кочку». Конечно, подумала Этайн. Вместе с помощниками будет легче противостоять похитившим Гримнира вестэлфар … Но как это устроить? Ответ пришел сам: нужно было обратить возможных врагов в союзников. Обратить так же, как я обратила Рыжего Ньяла, сына Хьялмара.

Этайн выдохнула. На ней не было крестика, чтобы поцеловать его на удачу, так что она прошептала молитву на латыни и убедилась, что сакс Гримнира свободно выходит из ножен. Если дело примет опасный оборот, клинок ничем ей не поможет, но ее немного успокаивало то, что он рядом.

– Не дай им схватить меня, большой косматый варвар, – сказала Этайн. Она нагнулась и обняла огромного волкодава за шею. Конан заскулил. – А если схватят, то не дай им меня удержать.

Три рваных вздоха, чтобы не лишиться храбрости – которой и так не осталось – и Этайн их окликнула. Она не стала тратить время на саксонский и латынь, а вместо этого, по примеру слепой Мэйв, позвала на датском:

– Я не причиню вам зла, славные сыны Эриу! Я лишь бедное дитя Христово!

Они вдруг вздрогнули, и Этайн решила, что они ее понимают. К их чести, мужчины не выглядели испуганными. Они и так знали, что в кустах кто-то есть, и, кажется, ее голос – голос человека – их немного успокоил.

Но они все равно недовольно перебросились парой фраз на гаэльском. Наконец сребробородый резким жестом велел другим молчать и ответил на датском:

– Дитя Христово, да? Покажись, и мы убедимся, что ты не хочешь нам дурного.

– Тогда поклянитесь мощами Святого Патрика, что и сами не обидите меня.

– Клянусь, – ответил старший.

– И все же твои товарищи не опустили оружия.

Старый ирландец со спутанной бородой прорычал что-то на гаэльском через плечо и отнял руку от рукояти топора. Второй, кажется, на несколько лет его младше и со следами оспы на лице, воткнул копье в землю острием вниз. А третий гаэл, самый молодой – корноухий, высокий и широкий в плечах, как все даны, – поначалу и не думал вложить в ножны меч, который сжимал в покрытой шрамами руке. И лишь когда старшие велели ему, он неохотно подчинился, но все равно держал руку рядом с плетенным из проволоки и кожи поясом. Его спутники вновь повернулись к Этайн.

– Видишь? Даю тебе слово! А теперь покажись!

Этайн перекрестилась… и встала. Она выбралась из кустов и пошла на свет, при каждом шаге бряцая костяными амулетами на сумке Гримнира. Мужчины недоверчиво уставились на нее. По их глазам Этайн поняла, что они ожидали увидеть в ночи кого-то страшного, дикого. Но худенькую девчушку? Она была точь-в-точь как их оставшиеся дома дочери – не считая сакса в ножнах, висевшего у ее бедра. Подойдя ближе к костру, Этайн убрала руку с клинка.

– Христос милосердный! – воскликнул рябой. – Не похожа она на твоего сраного оборотня, а, Бран?

– Нет, – проворчал сребробородый, которого назвали Браном. Он нахмурил брови, потряс головой и посмотрел Этайн за спину, словно настоящая угроза крылась где-то во тьме, за пляшущими красными бликами.

Мужчина с оспинами на лице смерил ее взглядом.

– Что ты делаешь одна на дороге, девочка? Потерялась?

– Нет, – ответила Этайн и перевела взгляд на Брана. – Вы служите королю Бриану?

– Пока нет, – отозвался тот.

Этайн заметила, что ирландец с изуродованными ушами – в котором ей виделось сильное сходство с рябым – медленно подходит все ближе. Этайн вздрогнула. В его глазах она прочла ту же низкую похоть, что и у горбатого дверга Нали. Он облизал губы и что-то пробормотал на гаэльском, из-за чего Бран гневно рыкнул на него:

– Довольно!

– Это с меня довольно, старик! – выплюнул тот. – Может, твои бесполезные яйца и отсохли, а мои – нет! Все же честно, да, па?

Этайн подобралась; хоть ее ум и сковывало страхом, вызывая в памяти сцены насилия и жестокости, она все равно не двинулась с места и встретилась взглядом с каждым из мужчин. В ее голубых глазах застыл лед голубого зимнего неба. Когда она открыла рот, в голосе зазвенела сталь:

– Я не чья-то собственность. А если хотите взять меня силой… что ж, тогда лучше вам быть в ладах с Господом, – она легонько коснулась рукояти меча Гримнира. Клинок привлек их внимание – как и свернутая кольчуга, пожелтевшие костяшки пальцев и длинноволосые скальпы на ее потрепанной сумке. Она увидела на лице Брана сомнение – оно же отразилось и в серых глазах мужчины со шрамами от оспы. Но третий гаэл, тот, что с подрезанными ушами, лишь насмешливо поднял руки, будто собираясь сдаться.

– Хорошая речь, девочка, – сказал он. – Но лучше бы тебе отдать этот ножик мне. Не то еще порежешься.

Он сделал шаг к Этайн, затем еще. На третьем он скривил губы в злобной улыбке…

И широко распахнул от страха рот, услышав из чащи громогласный низкий вой. Не успел он схватиться за рукоять меча, как бросившийся из темноты волкодав Конан повалил его на землю. Человек и собака покатились по заросшей травой поляне, сплетясь в кричащий и рычащий узел. Тоже закричав, рябой потянулся к копью… но так его и не коснулся.

Ясеневое древко выскользнуло и, лишившись опоры, со стуком упало на землю; выпучив широко раскрытые глаза, рябой посмотрел на холодное украшенное рунами лезвие, которое Этайн со знанием дела приставила к его горлу – хотя сама она даже не помнила, когда успела достать его из ножен. Бран лишь наблюдал за ними, держась в стороне.

– Конан, – позвала Этайн, не выдав голосом обуявших ее чувств. Не дрогнула даже ее рука. Куда делась женщина, еще две недели назад умолявшая Бога вступиться за нее на дороге к Роскилле? Этайн надеялась, что она канула в небытие. – Не убивай его, косматый ты варвар.

Конан отпрянул от упавшего мужчины – тот сыпал проклятиями и пытался дотянуться до рукояти меча, запутавшегося в его плаще. Ему было плевать, что с ним ничего не случилось; его гордость была уязвлена, и искупить его страдания можно было только кровью.

– Христос милосердный! Грязная шлюха! Убейте уже, кто-нибудь, эту тварь! Бран! Держи ее! Я…

Не дав ему договорить или даже нащупать в негодной одежке рукоять меча, Бран подошел к нему и резко пнул его в висок; недостаточно сильно, чтобы изувечить, но в самый раз, чтобы тот лишился сознания. Суровый взгляд, которым он наградил Этайн, предупреждал и ее не делать глупостей.