Наталья Осояну - Звёздный огонь [litres]

– А где Эсме?

– В своей каюте. – По лицу Крейна скользнуло темное облако. – Ей пришлось тяжелее, чем тебе. Целителям всегда тяжело. Ах да – чуть не забыл…

Он протянул руку и вложил в ладонь Хагена что-то маленькое, блестящее:

– Твоя по праву. Носить ее или нет, каждый решает сам.

Еще долго после того, как капитан ушел, пересмешник стоял на палубе, тупо уставившись на золотую серьгу и размышляя, осмелится ли надеть ее, тем самым признав раз и навсегда, что встреча с охраной экватора – не ночной кошмар.

Утром его разбудили пинком в бок.

– Эй, ты! Вставай!

– Отстань, похмельная рожа… – пробормотал магус, не открывая глаз. – От тебя несет так, что испугался бы и глубинный ужас. Поди прочь…

– Ишь, как заговорил! – раздалось в ответ. – Ты в своем уме, крыса сухопутная? Вставай, ворюга! Верни мой кинжал!

Кинжал?..

Хаген сел, сонно моргая и не обращая внимания на Умберто, который нависал над ним, угрожающе уперев руки в бока. Ах да, кинжал. Ночью пересмешник предпочел оставить оружие Умберто у себя, чтобы пьяный моряк не наделал глупостей, да так и забыл его вернуть. Хаген протянул руку к поясу.

Кинжала не было.

Он покопался как следует в памяти – что же, кракен его побери, случилось с оружием? Когда помощник капитана полез драться возле «Веселой медузы», кинжал точно был у Хагена, а вот потом куда-то подевался. На борту «Невесты ветра» по понятным причинам воровство исключалось, так что оружие исчезло где-то между таверной и кораблем, где-то в Кааме.

То есть пропало навсегда.

– Прости… – Хаген виновато развел руками. – Кажется, я его потерял. Может, в воду уронил, когда мы вчера переходили какой-нибудь из этих крабьих каналов. А еще он мог выскользнуть, когда я вчера затаскивал тебя по трапу на борт…

– Потерял? – прошипел Умберто, сжимая кулаки, и в его глазах зажглись нехорошие огоньки. Молодой моряк был совершенно трезв и совершенно вне себя от гнева, а вот Хаген после ночи на палубе ощущал себя не в лучшей форме. – Потерял?! Это был кинжал моего отца, ты, ублюдок кракена и медузы! Это все, что у меня осталось…

– Хранил бы его в сундуке, – огрызнулся магус. – Я попросил прощения! А теперь оставь меня в покое, крабья башка!

Умберто подбоченился и рявкнул:

– Ты как разговариваешь с помощником капитана, кукушка?

Воспоминание обрушилось, как удар в челюсть.

…Узкая улица заперта с двух сторон: ватага босоногих бандитов, разделившись, загнала жертву в ловушку и теперь не намерена выпускать. Маленький беловолосый мальчик растерянно оглядывается по сторонам; от бессилия ему хочется плакать. Взрослые далеко, а всего-то в двух шагах – ухмыляющиеся рожи, которым наплевать на величие рода Локк.

Точнее, былое величие.

– Эй, седой! – Вожак стаи щербато ухмыляется. Беловолосый мальчик отступает – но тотчас же получает болезненный тычок в спину и падает на колени. Корзина с покупками, которую он как-то умудрился сберечь, убегая от преследователей, переворачивается. Мальчик обреченно следит, как крутобокое красное яблоко катится прямиком в сточную канаву. – Эй! – не унимается вожак. Ему на вид не больше двенадцати; он старше беловолосого всего-то на год-два. – Покажи, как ты умеешь кривляться! Скорчи рожу!

Мальчик размышляет, закусив губу от напряжения. Может, и в самом деле?..

Нет. Запрещено.

Да и не это им в действительности нужно.

– Ну? – Вожак устал ждать, он подходит ближе. Беловолосый рассеянным взглядом окидывает его жилистую фигуру и тщетно пытается спрятать страх под маской безразличия. Сейчас его побьют, отдубасят до полусмерти – возможно, непоправимо испортят лицо. И помощи ждать не от кого. – Чего же ты ждешь, кукушонок?..

Хаген тряхнул головой, словно отгоняя надоедливую муху, а потом бросился на Умберто. Сцепившись, двое покатились по палубе, не обращая внимания на встревоженные возгласы матросов. Шансы были равны: пересмешники среди магусов числились среди слабейших, наряду с воробьями и голубями, и, хотя все без исключения небесные дети превосходили людей не только силой, но и ловкостью, Умберто кипел яростью и восторгом оттого, что наконец-то удалось втянуть кого-то в драку. Оба поддались инстинктам и забыли обо всем; для мыслей о капитане и неизбежном наказании за нарушение дисциплины в их головах не осталось места.

– Эй, прекратите! – крикнул Джа-Джинни.

Драчуны не услышали. Крылану хватило бы сил их разнять, однако он лишь прибавил еще несколько не особо приличных выражений в духе «ну, капитан вам задаст».

Умберто выдыхался быстрее Хагена и пропускал удары чаще. Дрался он с азартом, но особых приемов не знал; этот стиль боя под грозным названием «врежь сильнее, увернись быстрее» был пересмешнику хорошо известен. Он успел взять себя в руки и не сомневался в исходе поединка. Оставалась лишь одна проблема: не покалечить противника. Между тем помощник капитана не осознавал, что ему не хватит сил одолеть магуса, и распалялся все сильнее. Он вполне мог покалечиться сам.

«На другом конце дороги, вымощенной гневом, тебя ждет Великий Шторм с распростертыми объятиями!» – сказал как-то раз Хагену его первый и единственный наставник. Двуличный пройдоха не солгал…

Пересмешник ловким движением отправил молодого моряка на палубу – если бы они сражались на песке, Умберто пропахал бы в нем отменную борозду собственным носом. Против всех ожиданий, он поднялся, шатаясь и вытирая кровь с лица, и снова бросился на магуса, которому оставалось лишь повторить тот же прием.

Но Умберто встал и во второй раз.

– Может, хватит? – спросил Хаген и шагнул назад, опустив руки. От происходящего потянуло безумием, и пересмешником вдруг овладели дурные предчувствия. – По-моему, достаточно… Эй!

Новая слепая атака, тот же результат. Казалось, в Умберто вселился злой дух, и, хотя на этот раз его попытался остановить Бэр, грогану не хватило проворства. Помощник капитана вывернулся из неуклюжих лап, прихватил оба ножа, висевших на поясе громилы, и снова бросился вперед. До этого магус уже заметил, что его противник одинаково хорошо владеет обеими руками, и увернуться от двух лезвий сразу было лишь самую малость сложнее, чем от одного, однако…

Эй, кукушонок!

Голос из прошлого заорал Хагену прямо в ухо, и он, содрогнувшись, промедлил всего-то мгновение. Жгучая боль пронзила правую щеку – куда более сильная, чем от обычного пореза. Словно кипящая лава начала растекаться огромной лужей, к уху, к переносице, к углу челюсти…

Он схватился за лицо и медленно опустился на колени.

Вот и все. От собственной природы далеко не убежишь. Кто виноват, что у пересмешников такие деликатные нервы? Любое повреждение приводит к параличу мышц, и «кривую маску», которой его пугали в детстве, Хаген вскоре увидит собственными глазами – в зеркале.