Михаил Ланцов - Империя очень зла! [litres]

Он ходил, смотрел, записывал интересные вещи в блокнот, кое-что распоряжался сфотографировать и более подробно описать. Иногда даже общался с представителями компаний и изобретателями. Ведь там находились многие выдающиеся инженеры, конструкторы и предприниматели тех лет. И личное знакомство с ними выглядело очень полезным. Одно дело – знать человека по его изобретениям, и совсем другое – представлять, какой у него характер. И можно ли будет с ним сработаться. С этим поболтал. С тем перекинулся парой фраз. А с некоторыми так и вообще отобедал, как, например, с Эйфелем. Вот прямо в ресторане на втором этаже построенной Гюставом башни и отобедали, обсуждая возможное сотрудничество.

А вечерами шли приемы, где присутствовал этот самый фельдфебель. Прямо в форме такой и заявлялся, выглядя удивительной «белой вороной» на фоне остальных действующих лиц. Но эту игру французское общество вполне приняло и даже нашло забавной.

– Месье, – кивнул Николай Александрович, подходя к Наполеону Шарлю Бонапарту, тому самому, которого в Зимнем дворце провозгласил наследником Первой империи.

Эти слова предали огласке, что приобрело эффект разорвавшейся бомбы. Ведь Плон-Плон был действительно очень непопулярен среди французов, как и его сын Виктор. Все было настолько плохо, что, несмотря на то, что формальным главой дома должен был считаться Плон-Плон, бонапартисты провозгласили его старшего сына. Хотя тяготели к младшему сыну – боевому офицеру, но шагнуть через две головы не решались. И так их лагерь не славился целостностью и монолитностью. А тут такая выходка русского монарха! Так что после очень непродолжительной борьбы бонапартисты провозгласили Наполеона Шарля своим лидером.

После же того, как генерал Буланже, лидер сторонников Орлеанской династии, перешел на сторону Шарля, произошел сход лавины. А именно началась консолидация всех монархистов Франции вокруг одной фигуры. И тех, что были за Бонапартов, и тех, что были за графа Парижского, и тех, кого не устраивали все кандидаты. Что создало реальную угрозу реставрации империи во Франции. В одном только парламенте монархическая партия выросла с восьмидесяти до ста сорока семи просто за счет перехода депутатов из одной группировки в другую. И еще пятьдесят два колебались.

Как несложно догадаться, изгнание Бонапартов из Франции было прекращено, соответствующие законы отменены, и Шарль поспешил в Париж принимать лавры титулярного Императора Франции. Сегодня же, 5 октября 1889 года, он впервые встретился с тем, кто так «легко и непринужденно» обеспечил ему это положение. Хотя, надо сказать, искал встречи и раньше, но Николай Александрович держал дистанцию, сам решая, с кем ему и когда встречаться.

– Месье, – неглубоко, но вполне учтиво поклонился «фельдфебель», – рад нашему знакомству.

– Для меня это честь, – ответил Бонапарт и протянул для рукопожатия руку. «Потискали» лапки друг друга. После чего Император переключился на девушку, застенчиво стоящую возле Шарля, вежливо с ней поздоровавшись и даже поцеловав ручку. Девица как девица. Не красавица, но вполне приятной наружности [6] Eugenie Laetitia Bonaparte (6 сентября 1872–1949). С ее внешностью можно ознакомиться здесь: https://i.pinimg.com/ originals/ee/4d/73/ee4d733b7f8f9f0e4b2677ddcb51b89e.jpg. .

Разговорились. Оказалось, что старшая дочь не могла прийти по плохому самочувствию. А перед Императором предстала младшая – Эжени. Как позже докладывал посол, старшая, Мари, так и будет, по всей видимости, хворать. Ибо ее увлечение итальянским генералом Энрико Готти зашло чуть дальше, чем требовалось для сохранения целомудрия. Про предложение Императора провозгласить титул «дочь святого Мартина» и даровать его достойной девице слышали все заинтересованные люди и во Франции, и далеко за ее пределами. Более того – это стало активно обсуждаться. Из-за чего общественное мнение почти сразу выдвинуло требование к кандидатке – девственность, ибо иное выглядело оскорбительно. Ведь эта девица должна была представлять не только свою семью и Францию, но и святого.

Николя и Эжени немного пообщались в присутствии множества гостей и разошлись. Политическая необходимость могла бы заставить жениться и даже на совершенной уродке с тем, чтобы заглядывать к ней по ночам в темноте для зачатия. Изредка. Но тот вариант, который он увидел в дочери Шарля, вполне ему пришелся по душе. Могло быть реально хуже. И существенно.

Девушка не обладала какими-то особенно выдающимися внешними данными. Миловидна и симпатична, что несколько усиливалось в силу молодости. А вот про все остальное пока было не ясно ничего. Слишком уж она терялась, поэтому вела себя скованно, не болтая лишнего. То ли робела, попав в непривычную ситуацию фактически смотрин, то ли боялась спугнуть завидного жениха. Но Николай Александрович не смог подвести каких-либо окончательных вердиктов. Да и куда спешить? Ведь пока неясно – решится ли парламент Франции вообще на введение титула «дочери святого Мартина» или нет.

Наполеон Шарль, видимо, заметив некоторое разочарование во взгляде Императора, нанес несколько визитов. Неофициальных, разумеется. Как частное лицо частному лицу. С дочерью. Просто для того, чтобы та смогла себя показать в более мягкой и тепличной камерной обстановке. Но все впустую, даже, скорее, наоборот – только усугубил ситуацию. Пока Эжени держала язык за зубами, сохранялась хоть какая-то интрига. А тут… Да и чем реально могла заинтересовать семнадцатилетняя девица мужчину в годах? Понятно, что здесь для всех окружающих ему был всего двадцать один год. Но сознание-то куда как старше. Секс? Ну да. Почему нет? А что, кроме него?

В те годы уже существовали деятельные женщины, полные жизни. Их в корне не устраивало то положение в патриархальном укладе, который им отводило общество в те годы. И они пытались, искали, шевелились. Кто-то искал себя на общественно-политическом поприще, кто-то в науке, кто-то блистал в свете и полусвете. В принципе ниш хватало для самореализации, кроме, разве что, политических и карьерных. Но Эжени это все не привлекало. Она была простой, тихой, милой девушкой, воспитанной в лучших традициях тех лет. Почти идеальная жена по меркам многих мужчин того времени. Вроде есть, а вроде бы и нет. Кто-то дома с детьми возится и не отсвечивает. Благодать! Николаю Александровичу же все это мало подходило, потому что с ней даже поговорить было не о чем. И эта бездонная пропасть между ними только сильнее проступила во время встреч, организованных отцом.

Но что поделать? Николаю остро требовался союз с Францией, так как в одиночку с конгломератом Австро-Венгрии и Германии ему не совладать. И союз как можно более крепкий, с как можно большим количеством связей, стягивающих две страны в единый кулак на как можно более долгое время. Поэтому он был готов пойти на брак даже с откровенной мымрой и уродиной ради достижения этих целей. И Эжени была не самым плохим вариантом…