Стивен Дональдсон - Внутренняя война. Том 1 [litres]

И почему принцесса слышала в его голосе нотки малодушной надежды, смешанные со страхом и гневом?

Король Смегин уже разъяснил ей многое из того, над чем она ломала голову весь день, но с ответами пришли новые вопросы, к тому же Эстии не давали покоя душевные метания отца. Поэтому вместо того чтобы ответить, как должна была сделать послушная дочь, принцесса, всегда отличавшаяся своенравием, собрала волю в кулак и продолжила расспрашивать отца.

– Ты рассказал мне, что ему известно, отец. Ты рассказал мне, что он предлагает. – Принцесса кивнула на стол. – Вот эта книга. Мы можем изготовить пушки. Теперь расскажи мне, что он тебе обещал?

Только узнав это, она поймёт, что король Амики отдал взамен.

Отец ответил сдавленным проклятием, переходящим в нечленораздельный вопль – свидетельство полного отчаяния. Потом внезапно затих в своём тёмном углу. Казалось, он пытался встряхнуться, сбросить с себя опьянение. Мгновение спустя он вернулся в круг, очерченный слабым светом свечи.

Король двигался с трудом, как человек, которого избили дубинками, но не кренился на сторону и не хватался больше за стулья. Его рот был сжат от гнева, в глазах застыл ужас. Дойдя до того места за столом, где сидела его дочь, он не поднял глаз. Он только опустился на свой стул – напротив неё. Осторожно, будто ожидая сопротивления, он взял обе её руки в свои.

– Он хочет мира, – тихо сказал король. – Он уже многое сделал для этого. И обещал сделать ещё больше.

Если я заключу с ним мир – если я соглашусь с его условиями – он восстановит магию. – Руки короля судорожно сжались. – Я имею в виду, что он добьётся её восстановления. И не только в Беллегере. Это магистры библиотеки сделали нас бессильными. – Он говорил горячо, так, что, казалось, мог обжечь словами. – Они сделали меня бессильным, – тут его речь словно потухла. – Но если этот принц сможет договориться о мире между нами, они пробудят магию в обоих королевствах. То ли сами, то ли обучат своего ненаглядного принца.

Генерал Форгайл подтверждает это. Он присутствовал, когда принц и магистры заключали сделку. Он был включён в неё принцем.

Слова отца не удивили принцессу. Для неё это было слишком, она уже не понимала: чрезмерно много тонкостей. Но услышанное объясняло особый тон отцовской речи, нотки страха и надежды в его голосе. И вполне соответствовало тому, во что сейчас на её глазах превращался король. И она догадалась, какими будут его следующие слова.

Подавив лёгкую дрожь, принцесса спросила у короля, вернее, у его макушки – он так и не поднял глаз:

– Что ты ему сказал?

С трудом, словно у него в горле застрял комок, король ответил:

– У нас будет мир. Я дал ему своё слово. Я не возьму его обратно. Пусть мои предки проклянут меня из своих могил, но я не заберу своего слова. Как я могу отказать беллегерцу, который предпочёл бы увидеть свою родину уничтоженной, чем разделить судьбу с Амикой? Человеку, который знает намного больше, чем я, и не боится? Человеку, который пообещал воскресить меня?

Я должен вернуть свой дар. – Последние слова король произнёс шёпотом, но в голосе его звучало сильное, страстное чувство, давно знакомое дочери. – Без него я человек лишь наполовину.

Теперь всё стало на свои места. Отец дал ясно понять. Он не боялся за Амику. Он боялся за себя. Он не цеплялся за надежду для своего народа. Принц Бифальт дал ему надежду на исполнение его собственного желания.

Даром короля была Казнь Молнии. Принцесса не раз видела, как в ярости отец обрушивал этот дар на того или другого подданного. Это зрелище заставило её задуматься о себе. Эстия и сейчас задавалась этим вопросом. Что она унаследовала от отца? Есть ли дар у неё? И если да, то какой? Как она могла его использовать?

Но сейчас принцесса задумалась и о другом. Ей давно следовало понять, что отец заботился прежде всего не об Амике. Он не был похож на принца Бифальта, который не боялся встретить смерть или рискнуть своим народом. Первые мысли короля Смегина были о самом себе.

Принцесса захотела, чтобы отец поднял на неё взгляд, но он этого не сделал. Казалось, он сосредоточил своё внимание только на её руках. Держал их, гладил, как будто они могли дать ему то, чего он хотел. То, что ему было нужно.

Лишённая возможности посмотреть королю прямо в лицо, принцесса Эстия изучала его спутанные волосы. Ей пришло в голову, что они похожи на её собственные спутанные мысли. Принцесса не знала, как назвать то, что она почувствовала в тот момент. Был ли это ужас? Или она испытывала отвращение к человеку, сделавшему её своей любимицей, к человеку, выделившему её, ведь он презирал жену и поднимал на смех младших дочерей, её сестёр. Могла ли она когда-нибудь представить, что он посылал своих людей сражаться и умирать в битвах с Беллегером – снова и снова – по причине не большей, чем личная гордыня? Чего стоили ему эти смерти, кроме чувства разочарования и крушения надежд?

Получается, королю было всё равно, пока Амику не лишили магии. И теперь он был готов забыть все битвы, всю пролитую кровь, всю историю его страны, только бы он мог снова почувствовать себя полноценным человеком ?

Он всегда был таким мелочным?

Что она унаследовала от него?

– Ещё что-то? – голос её звучал пугающе равнодушно. Мысли её были далеко. – Расскажи мне.

– Есть и условия, – ответил король с горечью в голосе. – Мне придётся выполнить их. Просто прекратить боевые действия недостаточно. Мы будем вместе работать. Мы будем готовиться к встрече с врагом Книгохранилища. Мы будем помогать друг другу. И мы объединим войска.

Король Смегин сделал паузу, чтобы выругаться.

– Под его командованием, естественно. Амиканцы будут служить вместе с беллегерцами. Беллегерцы будут служить вместе с амиканцами. Обе стороны будут против, но им придётся. – Он тяжело вздохнул. – Он не требует власти над Амикой. Он не предлагает мне править Беллегером. В этом отношении он не сошёл с ума. Но мы должны будем поддерживать друг друга, как если бы мы были одним народом, как прежде.

Эстия знала, что он имел в виду. Прежде чем Бригин и Фастул разделили царство своего отца. Прежде чем в день свадьбы короля Фастула Бригин убил Малори.

Принцесса испугалась. За такое короткое время она услышала слишком много. С каждым словом отец разрушал её представления о мире. Менялась сама суть мироустройства. Все устои, что раньше были прочными, незыблемыми, словно камень, на поверку оказались шаткими, они рассыпались, песком просачиваясь между пальцами, – и принцесса не могла их удержать. Казалось, руки её отца размалывали эти камни.

Круг света единственной свечи сужался до тех пор, пока в нём не остались только склонившийся в своём кресле король и прямая, словно струна, принцесса. Девушка всё ещё была в том же платье, которое её мать выбрала для встречи с генералом Форгайлом и незнакомцем, оказавшимся принцем Беллегера. Принцесса спросила дрожащим голосом: