Лариса Бортникова - Зеркальный гамбит [сборник litres]

– Аккуратней там. Ну, сам знаешь, – голос её звучал непривычно серьёзно. – Рада, что именно ты, а не кто-то другой. Ленке привет передавай.

Журавель поставил передо мной ребристую кружку. Я взялся за стеклянные холодные бока обеими руками, коснулся губами пены и не отрываясь выпил содержимое до дна.

Мы с Ленкой попали в клуб одновременно. Она, может быть, на месяц раньше, но, так или иначе, статус новичков сделал нас почти друзьями. Там, в другой жизни, светящейся неоном за стеклянными дверьми клуба, я никогда не обратил бы внимания на некрасивую сорокалетнюю тётку с тяжёлой задницей, по-мужски густыми бровями и злым, каким-то волчьим лицом. Но тогда, выбираясь на первые пробные игры, проходящие под неприятным, но обязательным надзором координатора, я восхищался Ленкой. Она была безудержна, она была изобретательна и непредсказуема. Сопелька пожимала плечами, глядя, как Ленка бесшабашно и жестоко крушит несложные мирки, сляпанные на скорую руку специально для обучения неофитов.

У меня не получалось так лихо, как у Ленки. Она влетала в реалку без подготовки, не ведая, что её там ждёт, и с ходу приступала к резне. Я же, наоборот, прежде чем уйти в параллель, тщательно изучал инфу, анализировал вводные, приглядывался к сутям.

– Аккуратист, – смеялась Ленка, обнажая розовую полоску над неровными зубами. – Аккуратист и зануда. Ты же всё удовольствие себе портишь.

– Напротив, – пытался спорить я. – Это ты ведёшь себя, как маньячка.

– Сам дурак, – Ленка хохотала. Её горло дрожало разбухшей щитовидкой. – Мы тут все маньяки, правда ведь, Сопелька?

– Угу, – Сопелька сонно щурилась, наблюдая, как мы, будто одуревшие лангольеры, ломаем реальность, уничтожая всё тщательно созданное чужим сознанием. Абсолютно всё.

– Ленка, ты психованная! – выдыхал я изумлённо, рассматривая то, что осталось от трепещущего ещё недавно мира.

Ленка получила свой позывной одновременно с любительским статусом на год раньше меня. Я всё ещё бродил за Сопелькой по крошечным, плохо продуманным мирам, а Ленка, вернее, Пса, уже выбиралась на игру самостоятельно.

– Представляешь, недавно попался «детский», – сокрушалась она, сидя на высоком табурете у бара. Её жирные ягодицы свешивались с деревянного квадрата сиденья. – Я тебе скажу, это дерьмо! Гигантские лысые коты с красными глазами плюс табуны двухголовых тянитолкаев на васильковых лугах. И, что поганей всего, никакой крови. Рубишь тварь пополам, а внутри блестящий ровный гель, даже не брызжет.

«Ты психованная, – орал я и хлестал Ленку по оплывшим щекам. В раковине валялись крупные прозрачные осколки, на одном из которых расползалась от воды этикетка «Посольская». – Возьми лучше бритву, а ещё лучше повесься». Ленка отбивалась, лупила меня кулаками в живот и визжала.

– Кому я нужна? Я старая, я уродина, я – старая уродина. Даже ты спишь со мной, потому что так тебе удобно, и за квартиру платить не надо. Спишь со мной, а сам пялишься на эту тощую малолетку. Ненавижу! – Ленка бешено ревновала меня к Сопельке.

– Лен, ну ты с ума сошла! – бурчал я и думал, что Ленка не так уж неправа.

– Я ребёнка хочу, – она успокаивалась, прижималась ко мне дряблым животом, засыпала.

Семь лет назад Ленка пропала. Вернее, не так. Сначала она купила доступ, похвасталась, помахала перед моим носом распечаткой с яркими картинками и умчалась готовиться. Я собирал её багаж, укладывал одежду, настраивал оружие и сдыхал от зависти. Ленка ушла, устроив прощальную истерику. Неделю я наслаждался тишиной, потом начал скучать. А потом, ещё через неделю, в клуб зашли мрачные ребята с одинаковыми наколками на затылках, и мы поняли, что дело плохо.

Оказалось, что Ленка, как обычно, влетела на всех парах в чужой мир, толком не изучив задания, а там одновременно с ней находился «садовник». Так случается: садовники иногда оставляют за собой право на часть мира – это допускается правилами и прописано в инструкции. С Ленкой произошёл именно такой случай: парень зарезервировал координаты и сидел внутри, подправляя какие-то детали. А Ленка не то поленилась прочитать примечание, не то… Короче, она вошла в раж и размолотила в шматки всех и вся, а горемыка этот попался под горячую руку. Погиб, короче, пацан. И там, и здесь… Потому что если мы играем в «чужой» реалке, то для садовника-то она самая что ни на есть «настоящая». Пацан погиб, а у Ленки начались серьёзные проблемы – ребята из «дружественного» цеха подобных промахов не прощают.

Тех, кто называет себя садовниками, куда как меньше, чем нас. «Ломать – не строить», – подшучивают они на редких совместных сборищах, перемигиваясь. И ещё добавляют: «Один отряд сажает сад, другой его ломает». Садовников немного: лично я знаю человек тридцать, а ещё про десяток одиночек наслышан. Занимаются ребята построением личных параллелей, выводят от основного ствола маленькие веточки собственных реальностей, а потом продают доступы любителям поиграть в «конец света». За хорошие деньги продают, между прочим. А тех, кто готов заплатить за иллюзию бессмертия и полной безнаказанности, предостаточно. Можно считать нас сумасшедшими, но только я уверен, что садовники куда хуже. Потому что создавать мир, выдумывать ему прошлое и настоящее, трепетно творить разумных сутей, любить их, вдыхать в них жизнь, заведомо обрекая на гибель – настоящее безумие.

Ходят слухи, что некоторые садовники всё-таки не выдерживают и однажды уходят в какую-нибудь ветку насовсем, либо просто бросают это занятие и живут себе, как обычные люди. Но в это тоже не верится, потому что, единожды став богом, уже не вернуться, так же, как, единожды побыв «не богом», шагнуть обратно нельзя.

Того пацана, что сгорел вместе с собственным миром, я знал. Не лично, нет. Просто пришлось погулять по паре-тройке его реалок. Он удивительно хорошо создавал птиц. Иногда, прежде чем приступить к заранее оплаченному апокалипсису, я сидел где-нибудь на берегу и следил за невероятно красивыми крылатыми тварями с радужным оперением. Порой я оставлял одну птицу и наблюдал, как она мечется над испепелённой равниной, пахнущей почти настоящей смертью. А ещё этот пацан никогда не баловался людьми. Вообще среди садовников считается, что реалки лучше населять именно хомо сапиенсом, а прочее – слабость и моветон, и всё же некоторые так и не решаются.

Именно то, что спёкшийся в паштет садовник относился к нерешительным анималистам, и то, что все об этом знали, делало вину Ленки более чем серьёзной. Выходило по всему, что Ленка очень даже соображала, что творит. Ага. Когда вокруг тебя бьются багровым столбы пожаров, разваливается на куски воздух и шипит кипящая пена, когда ты, с лихорадочно горящими глазами и сердцем, ломающим грудную клетку, идёшь по издыхающему миру, тогда очень сложно контролировать себя. Сложно. Но не до такой степени, чтобы не сообразить, что перед тобой человек, которому здесь взяться неоткуда. И не до такой, чтобы не услышать, как он обращается к тебе по имени или по позывному… И не до такой, чтобы не остановиться…