Лариса Бортникова - Зеркальный гамбит [сборник litres]

– Ай… Щас она ухо откусит… Кровищи-то!

– Ставлю двадцатку на Дылду! И ещё столько же за свата!

– Ах. Убили! Убили!!!

Толпа визжала, хрипела, агонизировала. Матери поднимали детей повыше, чтобы тем было видно, как на огороженном верёвкой пространстве пятнадцать женщин убивают друг друга. Избранницы, одетые лишь в короткие плащи и вооружённые железными крюками, безжалостно бились за право жить. В глазах у них тускло сверкала безнадёжность.

– Ох, люблю я посмотреть, как бабы лупятся. Глянь, какие коленки. Я бы тоже с такой полупился, – золотозубый торговец похлопывал себя по брюшку и толковал горбатому юноше: – В прошлый раз тоже одна такая попалась, весь цех сбегался на её зад глянуть. Я ещё в подмастерьях ходил. Долго держалась. А когда выкинули в канаву, дружок мой ухитрился от волосьев её отхватить. Верно говорят, удачу приносит. Дружок тот на левобережье дом прикупил, с нами нынче и знаться не желает… Так что гляди в оба, может на этот раз повезёт. Куда?! В глаз тычь, в глаз!!!

Солнце жарило беспощадно. Сладкий запах кровавого пота пропитал воздух. В животах у зрителей громко урчало, но расходиться никто не собирался. Наоборот, народ подтягивался из переулков, молодёжь норовила залезть на балконы, чтобы лучше видеть, а хозяева бесцеремонно сталкивали нахалов вниз.

Драка перешла в бойню. Полная голубоглазая деваха, до этого бойко уклоняющаяся от ударов соперниц, поскользнулась на коровьей лепешке и шлепнулась лицом вниз. К ней подскочила другая и с размаху ударила дубиной прямо в затылок. Голубоглазая дернулась и затихла. Визжащие девки как-то одновременно замолчали и, словно подчиняясь приказу, метнулись к лежащей. Дубины взлетали вверх и одновременно падали с глухим стуком на раскорячившееся тело. На площадь вползла тишина, и только равномерное «шлёп-шлёп-шлёп» разбавляло безмолвие.

– Состязание завершено. Первая спасоносица отвергнута Духом Великого Старца. И принесет новый день четырнадцати избранным трудные испытания, чтобы, пройдя все круги, осталась лишь одна, достойная исторгнуть Спасителя из чрева своего, – жрец потянулся к верёвке колокола. – Родные могут до заката прийти в казну за калымом.

«Шлёп-шлёп-шлёп». Тоненькая девчушка исступленно била по черно-синей спине трупа. На грязных щеках блестели ровные полоски.

– Ты водицы попей. И не стесняйся. Пойди, почистись ещё разок. Чай, все мы тут из мяса и костей сделаны.

Услышав это, бледная девушка икнула и согнулась над кучей нечистот.

– Тьфу ты. Дерьмом всё провоняли. В сторону отвали, – Марго заколола косы на голове и, подышав на зеркальце, обтерла его о подол.

– А ты не нюхай. Королева нашлась. На водички-то.

В темной келье собралось пятеро. Марго оглядела соседок. Вот попала! Придурковатая девка лет тринадцати, сумасшедшая монашка, постоянно молчащая дылда из благородных и старая тётка, та, что заявилась последней. Ни в картишки перекинуться, ни словечком перемолвиться. Марго пыталась было завязать беседу, да куда там. После вчерашней драки малявка тряслась и рыгала без конца, а старуха носилась с кувшином затхлой воды. С монашкой говорить было не о чем. Та перебирала чётки и зыркала по углам. От такой подальше надо. Марго зевнула. Вчера она разумно держалась в стороне и обошлась почти без синяков. Сегодня с утра Марго славно покушала и теперь отдыхала. За двадцать последних лет ей ещё ни разу не удавалось так хорошо провести день. «Если так дальше пойдет, глядишь, и стану Великой Валиде. А там и золото, и почести», – Марго усмехнулась, сверкнув железным зубом. Валиде Марго!!! Смех у неё был сухой и злой. Монашка вздрогнула в своем углу.

– Ты того, подвинулась бы, что ли. Девчонке полежать негде, – старуха никак не могла успокоиться. Марго цыкнула, но освободила немного места.

– Чего копошишься-то, дурында? Всё одно сдыхать. Никто не сдюжит.

Благородная дылда зашлась в рыданиях. Золотой медальон выпал из тощих пальцев и, ударившись о каменный пол, раскрылся. Черноокий красавец нежно глядел в низкий потолок кельи.

– Ах, ах, ах! Вот и Великий Старец, не иначе, – Марго соскочила с лежака и цапнула побрякушку. – Смазлив! Чего ж не женился-то? Родом не вышла, барышня, или рожей?

Хозяйка медальона стала белее штукатурки. Блёклые глаза умоляюще впились в Марго.

– Отдайте, пожалуйста.

– Хороша цацка. К чему она тебе? Всё равно сопрут нищие, когда в канаве тебя лапать станут…

– Давай сюда. Живо, – Марго впервые обратила внимание, что кулаки у старухи большие, по-крестьянски крепкие, и взгляд твердый. – Давай. И молчи лучше. А не то…

– Чего ты… а пошла ты… на, подавись! – Марго пожала плечами и отшвырнула украшение к оконцу.

– Припрячь подальше. Красивый мужик-то. Неча всяким зенки пялить, – побрякушка отливала золотом на широкой красной ладони.

Дылда заулыбалась, прижала медальон к груди. Благодарно кивнула неожиданной защитнице.

– Меня Анжеликой зовут. А вас?

– Мартой кличут. Марта я – бакенщика дочь. А малышка – Танинка.

– Сестра Епифания, – прошипела монашка нехотя. Поднялась. Вышла на середину кельи.

Марго отвернулась. Нечего ей знакомства разводить. Всё одно им на тот свет безымянными входить, монашке ли, мужичке ли – едино.

Весэля тошнило. Не столько от зрелища, сколько от выпитого вчера пива. Хотя зрелище было весьма неприглядным. Припёрся он сюда не сам, дружки заставили. Напоили, накормили, дали грошиков и позвали взглянуть на ярмарочные забавы. А как не пойти? Прибьют ведь! Воры народ суровый. Весэль щипал струны мандолины и бурчал под нос.

«Звенели стрелы, стонали девы…» Песня выходила какой-то убогой.

– Спорим на выпивку, что наша Маргоша легко увернется.

– И не буду даже. Она баба привычная. Помнишь, мы в неё ножичками швырялись, так никто и не попал.

Верёвки были длиной с локоть, пристегнуты к шестам одним концом и к медным ошейникам – с другой стороны. Желающих поучаствовать в богоугодном состязании нашлось немало. Корзины с голышами стояли возле низкого забора, что окружал площадь. Подходи, бери голыш, швыряй. Для мужиков – забава привычная. Спасоносицы визжали, прыгали, приседали, норовили увернуться от свистящих камней. Уведет от удара избранную Великий Старец. Бери голыш, швыряй, не стесняйся. Находились мастера, что ухитрялись с подкруткой бросить. Такой камень, как свинцовая чушка – череп насквозь пробивает.

– Ты в голову-то не целься. Рано еще. Бабы с дитями не натешились. По ляжкам вдарь. Вон той, щупленькой. Хорошо!

– Этой хватит, упадет скоро. А рядом толстушка здорово приплясывает. В пузо ей меться.

Длины веревки не хватало, чтобы согнуться калачиком, спрятать живот, а голову обнять руками. Женщины бились, задыхались, исходили истошными воплями. Толпа смачно ржала. Часа через полтора запал, однако, сошёл. И спасоносицы перестали чудно извиваться вокруг шестов. Больше вздрагивали под ударами и лицо прикрывали. Одна за другой начали сдавать, провисать в ошейниках, так что глаза чуть не лопались.