Ричард Кнаак - Волчье сердце [litres]

– Дома, в Гилнеасе, где мои подданные стали первыми воргенами, прошедшими этот ритуал, некоторым требовалось больше сил, чтоб совладать с собой, чем другим, – пояснил Генн, словно бы понимая, что бросилось Вариану в глаза. – И этот горький – порой очень горький – опыт многому нас научил. Когда путь привел нас в Дарнас, мы обустроили это место, как нужно, и оно исправно служит нам до сих пор.

Вожак воргенов махнул рукой остальным. Его подданные разошлись по поляне и встали в просторный круг. Вариан тут же прикинул, сколько шагов понадобится любому, чтобы добраться до него. Довольно, чтоб выхватить кинжал, но не более, не более…

– Нам следует сесть здесь.

Генн ловко опустился на землю, сел, скрестив ноги, и подождал, пока Вариан не сделает то же.

– Ну, а теперь? Закрыть глаза? Так просто?

Генн прижал уши.

– Если попробуешь – да, именно так просто. Если ты уже сдался… совсем не просто.

Нахмурившись сильнее прежнего, Вариан закрыл глаза. В тот же миг все прочие чувства привычно обострились. Теперь он слышал не только собственное дыхание, но и дыхание Генна. Ноздри защекотал мускусный запах воргенов. Легкий ветерок овевал Вариановы щеки, едва заметно ерошил волосы.

– Твои чувства очень остры. Ты мог бы быть воргеном, – с некоторым изумлением заметил Генн, но тут же заговорил ровнее. – Сосредоточься. Вода из трех источников поможет, но отыскать, с чего начинать, придется тебе самому. Для этого ты должен обратиться к собственной памяти.

– И что там искать?

Ответ Генна прозвучал, словно бы откуда-то издали:

– События, самые важные в твоей жизни… и решения, принятые тобой из-за них, на горе или на счастье. Начни с самого старого из того, что сумеешь вспомнить, да не просто вспоминай, а переживай все заново. Разберись, отчего сделал то, что сделал, и что это для тебя значит.

Вариан беспокойно заерзал, не открывая глаз.

– Возвращаться в прошлое и… это же бессмысленно.

– Тогда не смысла и продолжать, – откликнулся Генн. Казалось, теперь он еще дальше. Вдобавок, в голосе гилнеасского короля послышался негромкий шелест, точно его слова доносил до ушей Вариана ветер.

– Ладно, – буркнул Вариан. – Я все сделаю.

Бывший гладиатор стиснул зубы и постарался сосредоточить мысли на прошлом, призвать воспоминания, столь долгие годы остававшиеся нежеланными. Поиски привели его в те давние-давние времена, когда он был королевским сыном, а отец его – королем.

Внезапно он снова стал маленьким мальчиком. В душе воцарился мир, жизнь сделалась такой уютной, что Вариан на минуту забыл обо всем остальном, попросту наслаждаясь ею.

Затем на первый план выдвинулась фигура отца. Вариан держал Ллейна за руку, а король помогал ему впервые в жизни сесть на коня (сказать откровенно, скорее, на пони). Но верховая езда продолжалась недолго. Вскоре картина сменилась: теперь Ллейн наблюдал за одним из первых учебных боев Вариана. Тут Вариан обнаружил, что управляется с мечом едва ли лучше собственного сына, однако поддержка Ллейна помогала лучше усваивать уроки учителей.

Безмятежность тех дней размягчила Варианово сердце. Все еще мальчишка, он поднял взгляд на отца…

В эту минуту рука убийцы и нанесла удар.

Ллейн упал замертво. Его погубительница, полуорчиха по имени Гарона, нависла над Варианом (которому вдруг стало около тринадцати), точно злобная великанша.

Завизжав, обливаясь слезами, юный Вариан рванулся к убийце. Правда, события разыгрывались не так – на самом деле он не входил в комнату до того, как полуорчиха убила отца – однако сейчас реальность смешалась воедино с вихрем чувств, обуревавших Вариана в то время.

Но вот Гарона исчезла. Перед мысленным взором Вариана осталось лишь лицо Ллейна, искаженное предсмертной судорогой. Вариану-мальчишке хотелось разрыдаться, заплакать по отцу, но с накрепко сжатых губ не сорвалось ни звука.

Вскоре трагическое воспоминание смешалось с новыми. Со смертью Ллейна Штормград остался беззащитным, и на великий город двинулись орки, вторгшиеся в королевство за четыре года до этого. Их жуткие топоры унесли сотни жизней, и столица не устояла.

Все, что было чудесного в детстве, исчезло без следа. Не осталось ничего – ни мира, ни спокойствия.

Однако сейчас, в отличие от прошлых времен, Вариан понимал: воспоминания о хорошем оставались при нем всю жизнь. Пусть война и оборвала его детство, стереть всего, что он пережил прежде, она не могла… если только сам Вариан ей этого не позволит.

А именно это он постоянно и делал.

Но не теперь. Несмотря на все, что случилось с отцом и со Штормградом, Вариан наконец-то постиг суть пережитого раньше. Отец ни на минуту не прекращал любить его и непрестанно подтверждал любовь делом. Только сам Вариан гнал память об этом прочь.

Сейчас, осознав это, он почувствовал: тот давний мир и душевный покой остаются с ним. Какие бы испытания ни последовали за убийством отца и падением Штормграда, Варианова детства им не отнять. Да, прошлого не изменить, но это же справедливо и для дурного, и для хорошего!

«Спокойствие…»

Нет, глаз Вариан не открыл, но этот голос заставил его вздрогнуть: звучал он, точно его собственный голос из времен детства пополам с голосом отца.

Однако, пусть и приняв случившееся, Вариан больше не желал раздумывать о нем. Вместо этого разум его принялся за поиски других воспоминаний, способных противостоять тому, что произошло с отцом и королевством… и тут ему, естественно, вспомнилась Тиффин.

И вот Вариан уже не ребенок, но неуверенный в себе юнец, стиснутый с двух сторон переменами в самом себе и в окружающем мире. Многое он уже научился прятать от самых близких, наподобие принца Артаса Лордеронского и отца мальчишки, короля Теренаса, в какой-то мере ставшего вторым отцом и Вариану. В итоге для окружающих юный владыка Штормграда выглядел дипломатичным, разумным и жизнерадостным правителем, мудрым не по годам. Однако душевные раны скрыть удавалось не всегда, и кое-кому – особенно слугам – довелось познакомиться с его нечастыми приступами безысходной тоски.

Все это изменилось с появлением Тиффин. В эту минуту Вариан снова увидел ее такой же, как и в день первой встречи. Ее спокойное, чудесное, золотое сердце являло собой разительный контраст с его необузданным, темным «я». Сейчас Вариан вновь полюбил ее, идущую навстречу, хотя на самом деле поначалу, в тот день, когда она впервые заговорила с ним, отмахнулся в столь надменной манере, что любая другая сбежала бы от него со всех ног.

Любая другая, но только не Тиффин. Вот она вновь танцует с ним, вместе с ним заливается смехом, вытаскивает наружу все доброе, все хорошее в его душе, уравновешивая его необузданность. Пожалуй, Тиффин помогла Вариану стать королем, любимым народом, даже больше отца.