Ричард Кнаак - Волчье сердце [litres]

Однако…

Эти воспоминания Вариан гнал прочь что есть сил, но одолеть их не смог.

Однако… этот же самый народ ее и погубил.

Вот Тиффин лежит мертвой у его ног, убитая во время бунта – невинная жертва времен безумия, охватившего всех и вся. Вновь переживая ее смерть, Вариан едва не соскользнул назад, во тьму собственной души… но это было бы полным пренебрежением к любимой. А ведь это Тиффин сделала его достойным человеком и достойным правителем! Теперь Вариан понимал: последними своими поступками он то и дело оскорблял ее память. На его месте Тиффин ни за что не поступила бы так, как поступал он. Она всю жизнь умела прощать, всю жизнь стремилась к лучшему для тех, кого любила…

И если он, Вариан, надеется искупить вину перед ее памятью, то должен поступать так же.

Скрепя сердце, он стойко перенес воспоминания о ее гибели: ведь этого-то Тиффин наверняка от него бы и ожидала. Да, право на скорбь он имел, но, кроме этого, ему следовало двигаться дальше… и учиться. А самое главное, он мог продолжать учиться жить у нее, брать с ее жизни пример, как надлежит разрешать все трудности, с коими он то и дело сталкивается – как отец, как человек, как монарх…

«Равновесие…»

Нежданный голос вновь заставил короля вздрогнуть: на сей раз этот голос принадлежал не только ему, но и Тиффин. Перед глазами снова возник ее образ, только теперь – с высочайшей вершиной их любви на руках.

Андуин…

Андуин – вот и все, что осталось от его семьи. Самое дорогое: ведь в мальчике жила частица его матери. Все годы, прожитые вместе до исчезновения Вариана, король старался быть сыну таким же отцом, каким был ему Ллейн. Без Тиффин это было трудно, однако в памяти сохранились те времена, когда они с Андуином смеялись хором.

Кроме этого, вспомнил он и о страхе, который так часто испытывал, когда единственному сыну что-либо угрожало. Сказать откровенно, в последнее время едва не всей жизнью Вариана правил страх за Андуина. Сейчас король Штормграда, вновь сделавшись самим собой, снова увидел, как сын – в то время всего-то трех лет от роду – упал с пони и чуть не сломал руку. А вот Вариан вновь ведет бой с убийцей, прокравшимся в крепость и едва не заколовшим юного Андуина, что даже спустя столько времени живо напомнило королю гибель отца…

Страх… Нет, больше Вариан ему не поддастся. Страх только сделает его беспомощным против всего, угрожающего сыну и королевству. Вот и сейчас, как множество раз до этого, одной мысли о тех, кто может причинить Андуину зло, оказалось довольно, чтоб ввергнуть Вариана в гнев. Однако в то время, как гнев его рос, он снова увидел себя хватающим Андуина за руку… и разом понял: да ведь этот гнев и распаляющий его страх и заставили Андуина уйти от него прочь!

Осознав это, Вариан восстал против своего гнева. В прошлом гнев неизменно повелевал им, теперь же король стремился с ним совладать. Гнев его мог быть могучей, всесокрушающей силой, и сейчас Вариан ясно видел: попросту поддаваясь ему, он не добивался в итоге почти ничего хорошего, а в долгосрочной перспективе это обычно приносило куда больше вреда, чем пользы. Да, гнев превосходно помогал ему в битвах – только в бою он и мог действительно дать гневу волю, – но в остальное время был оружием о двух концах.

Теперь гнев больше не повелевал им, но и не унимался. В душе началась борьба. Вариан понимал: если позволить гневу разрастись, он ничего не достигнет. Он так и останется тем же, от кого ушел Андуин.

Посему Вариан крепко держал гнев в узде, будто коня, которого нужно усмирить, и что есть сил старался одолеть его. Довольно гневу и дальше разрушать его жизнь. Теперь у него будет цель. И подходящую цель Вариан знал лишь одну. Если гнев приносит какую-то пользу только в битве, туда он и направит его мощь. Пусть гнев придает ему сил в боях против Смертокрыла и орков с союзниками…

И вот гнев подчинился его воле. Вариан разорвал его хватку, и отныне гнев будет служить Вариану, а не наоборот.

«Спокойствие… равновесие… ярость», – прозвучал все тот же голос, принадлежавший ему… и на сей раз кому-то еще, на первый взгляд незнакомому, хотя Вариан и чувствовал, что должен бы его узнать.

«Зверь должен быть побежден, чтоб человек смог восстать… Гнев должен быть слугой, дабы человек был… цельным…»

Ярость усилилась, но уже не сама собой, а по приказанию Вариана. Теперь она была связана с его силой, а не с отчаяньем. Вариан вновь почувствовал рядом Тиффин, Андуина, отца и всех прочих, кто был ему близок, важен и дорог. Все они не теряли веры в него никогда – даже сын. Вариан понимал: Андуин сделал то, что сделал, не только ради себя самого, но и в надежде помочь отцу примириться с самим собой.

Гнев переполнил душу, однако Вариан был ему рад. Превращенный в оружие, гнев больше не был слепой, бездумной силой. Против такого оружия в его руках не устоять ни одному врагу.

Откуда-то неподалеку донесся горделивый вой. И Вариан откликнулся. Он, наконец, понял, кто призывает его. Голдринн. Ло’Гош. Древний в обличье волка. Ло’Гош звал его в битву. Перед глазами вновь потянулась череда образов тех, кто желал зла всем, вверенным его попечению, а особенно – Андуину. В этом новом видении Смертокрыл, хохоча, опускался с небес на Штормград. Обезумевший исполин упивался разрушением Варианова дома и бессчетного множества иных стран: его власть над самою землей заставила всколыхнуться весь Азерот. Мир до сих пор не мог оправиться от его злодеяний… но Вариан понимал: победа в этом сражении потребует времени и точного расчета. Пока что ему предстояло сразиться с угрозой более непосредственной. И лицо, и имя ее король знал еще до того, как сей новый враг сменил Смертокрыла перед его мысленным взором.

Гаррош Адский Крик.

Подумав о предводителе Орды, Вариан призвал на передовую свой гнев и для пробы дал ему волю. Гнев тут же достиг высот, недоступных простой разрушительной силе. Теперь, закаленный, обретший форму, он обрел и небывалую мощь.

Тем временем Ло’Гош завыл вновь.

Проснувшись и даже не заметив, что спал, Вариан вскочил на ноги.

Генн Седогрив больше не сидел прямо перед ним – и, пожалуй, к лучшему: только это и позволило гилнеасскому самодержцу, стоявшему в нескольких футах, отскочить назад, прочь с пути рванувшегося вперед Вариана. На взгляд короля Штормграда, Генн, даже оставаясь в облике воргена, двигался, точно во сне. Все вокруг словно бы сбавило скорость. Окинув взглядом остальных воргенов, Вариан обнаружил, что они, пусть даже быстро оправившись от изумления, движутся чуточку медленнее него.

– Голдринн… – вытаращив глаза, проговорил Генн. – Ло’Гош… его аура… она окружает тебя целиком…

Воргены вокруг них прижали уши, но не от страха – в благоговении.