Ричард Морган - Стальные останки [litres]

– Тебя это возбуждает, да?

– Прости, Гил. Я просто не хотел, чтобы ты пострадал – вот и все.

Голос Рингила ожесточился.

– Нет, не все. Ты не хотел, чтобы я попал в Эттеркаль, как и остальные. А если бы я туда отправился – ведь ты отлично знал, что меня не остановить, – ты хотел, чтобы Ситлоу все узнал и разобрался. Ты меня продал, Миляга, сказал ему, где меня найти. Это мог быть только ты – никто другой не знал, что я пошел к Хейлу.

Миляга молчал.

– Перед тем, как я убил Ситлоу, он обвинил меня во вмешательстве в его дела и сказал кое-что конкретное. «Это ведь ты явился в мои владения со своим клинком, угрозами и горделивой уверенностью в том, что никакая красота и никакое колдовство не в силах препятствовать твоим навыкам убийцы». Он слышал, как я это сказал тебе в ту первую ночь, на этом самом балконе. Он был здесь, в твоем доме, верно? А позже проводил меня домой вместе с парочкой твоих балбесов с мачете. Их-то я легко спугнул, но Ситлоу остался, чтобы позабавиться. Я его даже не виню, вы оба меня обскакали с самого начала. Устроились с комфортом, как гребаные ложки в ящике стола, и смеялись надо мной. Ты состоишь в клике, Миляга?

Милакар хмыкнул и снова покачал головой. Он явно приободрился.

– Тебя что-то смешит?

– Ага. Ты не понимаешь сути, Гил. Дела клики касаются нас всех, в ней необязательно состоять. Клика – это Финдрич, Снарл и еще кое-кто из Эттеркаля, горстка членов Канцелярии, пара человек из Академии. Но это лишь те, кто в центре. А так всякий в этом городе, у кого есть хоть унция власти, хотя бы раз соприкоснулся с кликой и испачкал ножки в грязи. Вопрос лишь в том, как сильно он перемазался, чего пожелал и что хотел узнать. Я, Мурмин Каад, даже твой папаша. Так или иначе, мы все повязаны. Клика берет то, что ей нужно.

Рингил кивнул.

– К примеру, предателя из Болотного братства, верно? Хочешь знать, что случилось с Гиршем?

– Я знаю, что случилось с Гиршем. – Тяжелый вздох. – Я между двух огней, Гил. Я пытаюсь не клониться слишком сильно к одной стороне, не увязнуть и не застрять. Это политика. К такому привыкаешь.

– Но с Ситлоу была не политика, верно?

– Ситлоу. – Миляга сглотнул. – Ситлоу был…

– Красив. Ага, я помню, ты об этом говорил. Разумеется, ты прибавил, что знаешь об этом с чужих слов – поспешно соврал, чтобы прикрыть свой зад. Ты же не мог признаться мне, что трахаешься с тем самым двендой из Эттеркаля, это бы все погубило. Даже странно, что ты вообще о нем упомянул.

Милакар склонил голову.

– Я думал, это тебя отпугнет.

– Серьезно? Может, ты решил избавиться от ненужного соперника?

– Я просто не хотел, чтобы ты пострадал, Гил.

– Я это уже слышал. Посмотри на мое лицо, Миляга. Я пострадал.

– Мне жаль, что так вышло! – с внезапной яростью вскричал Милакар. – Если бы ты меня послушал, мать твою, если бы не полез, куда не просят, тебя не изуродовали бы.

– Возможно.

Они разделили молчание, как трубку с фландрейном. В тишине постепенно проступали контуры грядущих событий.

– Он взял тебя в Серые Края, – наконец с горечью проговорил Милакар.

– О да. – И хотя ответ легко читался в глазах Миляги, Рингил все равно спросил. – А тебя?

Милакар уставился в темный угол по другую сторону комнаты, откуда появился Рингил.

– Нет. Он говорил об этом, но… Не знаю. Видимо, подходящий момент так и не наступил.

– Не расстраивайся. Даже не догадываешься, какой ты сраный везунчик. – Рингил подался вперед и кончиком пальца постучал по шраму на челюсти. – По-твоему, это уродство? Видел бы, что у меня внутри.

– Думаешь, я не вижу? – Милакар снова взглянул на него и грустно улыбнулся. – Ты бы хоть иногда смотрел на себя в зеркало, Гил. И как ты его убил? Нашего великолепного Ситлоу?

– Другом Воронов. Раскроил его прелестную рожу надвое.

– Ну… – Миляга пожал плечами. – Ты предупреждал, что красота тебя не остановит. Да, Гил, в этом твоя суть. Если сдвинуть тебя с места, ты будешь нестись вперед, пока все не кончится. Пришел и меня убить?

Миг спустя ответ сорвался с его губ:

– Ага.

– Мне правда жаль, Гил.

– Мне тоже. – Рингил кивком указал на сонетку с противоположной стороны кровати. – Не позовешь своих ребят с мачете?

– А от этого будет толк?

– Нет. Разве что ты хочешь, чтобы они умерли за компанию.

Миляга надменно взмахнул рукой. Если он и боялся того, что должно было случиться, то хорошо это скрывал.

– Это было бы расточительством, верно? Столько красивых молодых тел. Думаю, я просто…

И он вскочил с кровати, очень проворно для своих лет, безоружный, не считая собственного веса и накопленного за целую жизнь опыта уличных боев. Рингил дал ему фору, решив, что так будет справедливо. Не поднял руки, сделал вид, что у Милакара есть шанс. А потом, когда Миляга оказался рядом, выронил из рукава драконий кинжал и прижал к шее бывшего любовника. Другая его рука взметнулась, ухватила Милягу за шею с противоположной стороны и толкнула на клинок.

Он держал Милягу, глядя в глаза, будто собираясь поцеловать. Кровь хлестала из рассеченной артерии, заливая драконий зуб и правую руку Рингила. Он слышал, как она собирается лужей на ковре вокруг их ног.

– Ооох… – простонал Милакар. – Хойранов… кривой… хрен. Это… больно, Гил.

Рингил держал его, пока он не умер, и не отводил взгляд, пока его глаза не потускнели. А потом выдернул нож, судорожным движением отпустил шею Миляги, и тот рухнул на пол, словно мешок с мукой.

Всплеск синего пламени.

Рингил развернулся с бешено колотящимся сердцем.

Увидел свое отражение в большом зеркале, висящем напротив кровати.

Он вздохнул, ожидая, когда придет облегчение, схлынет страх и пульс успокоится. Но подобного не случилось. Мгновение миновало, он все ждал, а облегчение не наступало. Отражение смотрело на него и скалилось. Рингил увидел окровавленные руки, изможденное, изуродованное лицо и глаза, блестящие во тьме стекла. Торчащее над плечом навершие Друга Воронов, верной смертоносной стали за спиной. Изогнутое лезвие драконьего зуба в правой руке.

«Ты бы хоть иногда смотрел на себя в зеркало, Гил».

Он смотрел прямо сейчас. В памяти всплыли слова, сказанные Ситлоу на болоте – напряженным тоном, в котором сквозило отчаяние: «Я знаю, что в тебе увидела акийя, Гил. И вижу, кем ты можешь стать, если позволишь себе это».

Он вспомнил пляж, существ в волнах прибоя и звуки, которые они издавали.

«Они говорят о тебе».

И финальным ударом молота, лезвием, пронзающим насквозь, обрушились слова гадалки у Восточных ворот. Слова, которые он не принял в расчет в Ибиксинри, когда сражался с двендами и превратил Ситлоу в окровавленный труп.

«Грядет битва, сражение сил, каких ты еще не видел. И эта битва разрушит тебя, разорвет на части».