Ричард Морган - Стальные останки [litres]

– Ты ее не знаешь? – тихо спросил он.

Дери, потупившись, пробормотал что-то невнятное.

– Говори громче. – От прикосновения холода в его голосе появились жесткие, нервные нотки.

– Я… попросил прощения, господин. Не хотел вам перечить, ничуточки. Просто я не видел в этом доме такой юной служанки. – Дери запинался, спеша высказаться. – Может, вы правы, господин, а я нет. Конечно. Просто я ее не видел, вот и все. Лишь это я хотел сказать.

– Может, она новенькая, и ты не успел с ней познакомиться?

Дери сглотнул.

– Точно, господин. Точно. Так и получилось.

Но глаза опровергали каждое слово.

Рингил кивнул, твердо и немного театрально, будто адресуя жест внезапно появившейся за кругом света публике.

– Ладно, Дери. Ступай. И не забудь: с рассветом – в Экелим.

– Да, господин. – И мальчишка вылетел из двери, словно кто-то дернул за привязанную к нему струну.

Рингил немного подождал, потом демонстративно окинул взглядом темную комнату и опять откинулся на спинку кресла.

– Я бы выпил еще чаю, – сказал он громко, в пустоту.

Никакого ответа. Но от воспоминания о разговоре с матерью в кухне к основанию шеи словно приложили холодную мокрую тряпку.

«Что, стыдно перед слугами?»

«В каком смысле?»

И девочки там больше не было. Она возникла еще раз, когда Ишиль ушла, и он остался в одиночестве.

«Ты не могла бы не подкрадываться ко мне вот так?»

Он ждал, хмурясь и наблюдая за едва уловимым дрожанием теней на книжных корешках в шкафах. Потом, когда удалось справиться с ощущением холодка на затылке, проворно наклонился и задул свечу. Он сидел в пахнущей пергаментом тьме и прислушивался к собственному дыханию.

– Я жду.

Но девочка, если и слышала, не появилась.

Как, если на то пошло, и никто другой.

Итак, находка Файлеха Ракана.

Спутанная копна седеющих каштановых волос, лицо в морщинах – скорее, от лишений, чем от возраста, и испуганный взгляд, неотступно следящий за гвардейцами Престола Вековечного, которые то бродили вокруг, то стояли и проверяли оружие, будто рассчитывая вскоре его применить. Руки у нее были в струпьях и ссадинах, кое-где еще кровоточили, и оттого искусное золотое кольцо на пальце резко выделялось. Губы потрескались за время лишений и теперь дрожали от едва слышного бормотания. Правую руку она баюкала левой, словно младенца. От ее одежды воняло.

– Она не ранена, – без обиняков заявил Ракан. – Видимо, это от испуга.

– Да что ты говоришь.

Ее завернули в попону и усадили на сложенное вдвое дно палатки между двумя сходящимися под углом стенами, низкими и полуразрушенными – это было все, что осталось от портового склада, который неведомые силы, выпущенные на волю во время атаки, разметали на части. Балки, сохранившиеся в наименее пострадавшем углу, превратились в искореженные черные обрубки над головой женщины – Арчет невольно подумала о виселице. В воздухе еще висела призрачная горелая вонь. Она машинально огляделась по сторонам.

– Где надзиратель?

– Его святейшество вернулся в лагерь, – невыразительным голосом ответил Ракан и кивком указал вверх по склону, покрытому опустевшими домами и кучами мусора. – На главной рыночной площади, с остальными. Ушел до того, как мы ее нашли – сказал, очень важно за нас помолиться. Как-никак, скоро стемнеет.

Маневр был тщательно продуманный, в ихельтетском духе. Темное, украшенное бородкой лицо капитана оставалось бесстрастным, словно кусок дубленой кожи. Лишь едва уловимая перемена в том, как он щурил свои агатовые глаза, соответствовала мимолетному презрению в последних словах.

Арчет приняла и подыграла – кивнула, встретившись взглядом с Раканом.

– Тогда пусть там и остается. Нет смысла прерывать его молитвы для чего-то в этом духе, верно? Я могу задать все интересующие нас вопросы прямо здесь.

– Мы уже пытались ее допросить, моя госпожа. – Капитан наклонился ближе, словно чтобы что-то продемонстрировать, и женщина в лохмотьях отпрянула. – Не добились ни единого вразумительного слова. Еще пытались покормить, но она только воду пьет. Наверное, мы могли бы…

– Спасибо, капитан. Думаю, дальше я сама.

Ракан пожал плечами.

– Воля ваша, госпожа. Мне нужно выставить полевой караул вокруг лагеря, на случай, если ночью явятся гости. Я оставлю вам пару человек. Когда закончите, приведите ее в лагерь – попытаемся снова накормить. – Он кивком указал на небо за обугленными стропилами. – Лучше не тяните. Как и сказал надзиратель, скоро стемнеет.

Он коротко поклонился, развернулся и жестом приказал трем солдатам остаться. Остальные последовали за ним по улице. Шанта тоже остался – замер у дальней стены разрушенного склада, будто нерешительный покупатель у входа в лавку. Арчет присела на корточки, чтобы быть с женщиной лицом к лицу.

– Тебе что-нибудь нужно? – мягко спросила советница императора.

Женщина уставилась на нее, как предположила Арчет, зачарованная зрелищем необычайно черной кожи.

– Кириатка, – пробормотала она. – Взгляни на стены свои, кириатка. Посмотри, что с ними сделали. Вот, что бывает, если оказаться между болотным псом и его ужином.

– Да. – Арчет понятия не имела, как выглядит болотный пес. Акцент у женщины явно не местный, она пропускала тетаннские шипящие – значит, это не ее родной язык. – Можешь сказать свое имя?

Женщина отвернулась.

– Какой от этого толк?

– Как пожелаешь. Я Арчет Индаманинармал, особый посланник его императорской светлости Джирала Химрана II. – Она сделала приветственный жест тетских всадников, формально-витиеватый, приложив правую руку к левому плечу. – Служу всем народам Откровения.

– Я не из племен, – пробормотала женщина, по-прежнему избегая смотреть на нее. – Меня зовут Элит. Я из Эннишмина.

«Ого».

Губы Арчет напряглись, словно от внезапной боли, задолго до того, как она сумела сдержать эмоции. Окинув взглядом одежду женщины, советница императора отыскала на груди оранжевые обрывки – там раньше была нашивка-картаг, знак гражданина, не обратившегося в истинную веру. Неудивительно, что Элит так поступила: мародеры и преступники по всей Империи считали нежелание следовать Откровению чем-то вроде разрешения на грабеж; в любом набеге или другом разбое низкого пошиба неверные становились легкими жертвами. Имперские суды были склонны к тому же образу мыслей; злодейства против необращенных или их собственности все время наказывали недостаточно серьезно, время от времени игнорировали. Когда раздавался звон железа и копыта стучали по улице, стоило послушаться доброго совета и сорвать требуемый по закону опознавательный знак своего гражданства второго сорта, прежде чем его заметит кто-то с клинком и затвердевшим от кровожадности членом.