Ричард Морган - Стальные останки [litres]

Впрочем, почти никто.

– Ох, господин, он был мужем моей дочери. – Рядом появилась закутанная в шаль болотная жительница – одна из гадалок, что работали в углу двора. Ее окружал запах соли и влаги, а рука была протянута в ожидании монеты. Рингил опознал в ней ровесницу Ишиль, но жизнь на болотах превратила эту женщину в каргу. Свойственные тамошним обитателям изящные черты еще не стерлись полностью, но протянутая рука уже была узловатой и морщинистой от возраста, а голос – надтреснутым, грубым. – Постигло нас горе, оставил он девять голодных ртов, мою овдовевшую дочь и ее восемь малышей, и никто помочь не в силах, кроме…

– Как его звали?

– Звали его, э-э, Фердин.

Краем глаза Рингил заметил, как мертвец уверенно, пусть и чуть устало помотал опущенной головой… Или ему показалось?

– Ладно. – Не обращая внимания на протянутую руку, он указал на расстеленное возле стены одеяло, и старуха на него уселась. – Мною овладело любопытство, хозяйка. Ты не могла бы мне погадать?

– О да, мой господин. Всего лишь… – Она окинула его взглядом. – Семь… флоринов, и я брошу для вас гадательные кости.

– Семь флоринов, да? – Это был почти грабеж средь бела дня.

Женщина выпростала из-под шали грязную обожженную солнцем руку. Коснулась длинной вены на запястье.

– Кровь, которая течет в этих жилах, принадлежит болотным кланам Уширина, детям Ниминет и Йолара. Я тебе не какая-нибудь дешевая гадалка из торговых рядов Строва.

– Что не дешевая – это точно.

Все было тщетно – предсказательница оседлала любимого конька, и теперь ничто не могло ей воспрепятствовать. На глазах у Рингила она вытащила из-под шали другую руку и скрестила запястья перед собой, полусогнутыми ладонями вверх.

– Я знаю свою родословную на восемьдесят шесть поколений назад, и она чиста – мои предки были из тех, кого брали в супруги олдрейны. У меня есть дар. Грядущее открывается мне, и загадок в нем не больше, чем в том, что уже свершилось.

– Хм. Жаль, что ты не бросила кости для своего зятя, верно? – Рингил кивком указал на труп. – Кое-какие подсказки о грядущем ему бы пришлись кстати, да?

Это ее проняло. Она прищурилась и взглянула с ненавистью. Ничего удивительного, Рингил этому почти обрадовался. За вычурным, рассчитанным на толпу обликом и причудливыми выходками у истинных болотников прятался тонкий хребет гордости, которой почти лишились прочие наомские кланы. Они жили за пределами города не только в физическом смысле, что порождало особую независимость. К внешним проявлениям богатства и политической власти они относились с подчеркнутым отсутствием уважения. Этим качеством Рингил восхищался, в отличие от остального – по сути, довольно неряшливого и омерзительного культурного похмелья тех времен, когда наомцы еще не переселились в города. Подростком он часто мечтал, приходя в себя после очередной выволочки от Гингрена или наставников, как сбежит на болота и будет там жить с местными. Ему нередко случалось заметить над равниной мерцающие огни их стоянок, и он чувствовал расстояние, свободу под открытым небом, которые они обещали – словом, вел себя как любой другой ребенок.

Милая картинка. Но реальность оказалась слишком тяжелой, сырой и вонючей, чтобы устроить такое на самом деле.

А еще зимой на болотах можно было дать дуба от холода.

Предсказательница резко опустила скрещенные запястья. Руки повисли вдоль тела, шаль снова упала и прикрыла их. Она уставилась ему прямо в глаза. Когда болотница снова заговорила, шевелились только ее губы.

– Знаешь, – произнесла она негромко, – я скажу тебе, что вижу, и денег не возьму. Ты постиг войну, носишь ее дух глубоко внутри, в точности как тот, кто наверху, хранит в себе сталь. Она так же глубоко засела, такая же жесткая и неподатливая ко всем мягким вещам, кои составляют твою суть, коих ты желаешь и коими владеешь. И раны от нее такие же болезненные. Ты думаешь, что однажды от нее избавишься и ведешь себя так, словно рана когда-нибудь заживет. Но тебе – как и ему – не познать исцеления.

– Ух ты. – Рингил поднял левую руку и постучал пальцами по рукояти Друга Воронов. – Какая смекалистая. Извини, бабуля. Со мной такой фокус не пройдет.

Предсказательница чуть повысила голос.

– Помяни мое слово. Грядет битва, сражение сил, каких ты еще не видел. И эта битва разрушит тебя, разорвет на части. Восстанет темный владыка, о чьем приходе возвестил болотный ветер.

– Ага. Пару недель назад я потерял карманный нож. Не знаешь, где он?

Она оскалила зубы и огрызнулась:

– Среди мертвых. Забытый.

– Ну да. – Он кивнул ей и начал поворачиваться. – В общем, мне пора.

– Ты убивал детей, – бросила она ему вслед. – Этой ране тоже не суждено затянуться.

Рингил застыл как вкопанный.

И опять его поле зрения будто выгорело, уступив место чему-то иному. Он снова стоял посреди двора, в кучке зевак, которые пришли поглядеть на умирающего Джелима Даснела. Трибуны разобрали, клетку подняли выше. Пятна на каменных плитах внизу подсыхали.

Шел день второй.

Чтобы выбраться из-под домашнего ареста, понадобилось немало времени. Это было решение Ишиль. Когда Гингрен наконец привел его домой в день казни – бледного и дрожащего, испачканного блевотиной, – Ишиль, взглянув на сына всего раз, вышла из себя. С ледяным спокойствием отослав его в комнату, она обрушилась на мужа как буря. Весь дом слышал ее крики. Это был единственный на памяти Рингила случай, когда мать по-настоящему дала волю гневу, и хотя он не видел, чем все кончилось, отсутствие отметин на ее лице следующим утром намекало, что Гингрен не выдержал натиска. После этого слуги передвигались по дому на цыпочках, и приказ Ишиль никто не ставил под сомнение – Рингилу запретили покидать родные стены до конца недели. Джелим был сильный парень, и все знали, что палачи Каада при необходимости могут длить страдания преступника, посаженного на кол, три-четыре дня – если жертва достаточно выносливая.

На рассвете Рингил вылез в окно спальни и по карнизам с палец шириной добрался до угла дома, где перелез через крышу и попал в конюшню. Кутаясь в невзрачный коричневый плащ, чей вид не выдавал стоимость, он протиснулся сквозь дыру в заборе и побежал к Восточным воротам.

Когда он туда добрался, Джелим был еще в сознании.

И дети бросали в него камни.

Такое случалось, причем нередко. Умение точно попадать в цель и достаточно большой камешек позволяли качнуть приговоренного на колу, чтобы он вскрикнул. В отсутствие стражи предприимчивые беспризорники иногда собирали камни и продавали желающим за гроши.

Первому мальчику, которого заметил Рингил, было лет восемь – лицо свежее, улыбка до ушей, – и он, взвесив камень в руке, шагнул вперед, прицелился. Сверстники радостно вопили и давали советы. Рингил, онемевшй и ошеломленный, не понял, что происходит, пока снаряд не взлетел и со звоном не ударился о прут клетки.