Ричард Морган - Стальные останки [litres]

– Мы как раз говорили о тебе.

– Как мило.

Отец прочистил горло.

– Ну так вот, Гинг считает, что мы можем придушить идиотизм в зародыше. Кааду дуэль нужна не больше нашего – похоже, Искон действовал на свой страх и риск и перегнул палку. Не время, чтобы видные семьи Трелейна грызлись из-за ерунды.

– А, Каады у нас теперь видная семья?

Гингрен-младший сдавленно рассмеялся, но резко умолк, когда отец бросил на него сердитый взгляд.

– Ты знаешь, о чем я.

– На самом деле, нет. – Рингил посмотрел на старшего брата, и Гингрен-младший отвернулся. – Ты явился, чтобы предложить свои услуги в качестве секунданта, Гинг?

Наступило неловкое молчание.

– Я и не надеялся.

Его брат покраснел.

– Гил, дело не в этом.

– А в чем?

– Твой брат пытается сказать, что нет необходимости в секундантах и прочих частях этой нелепой шарады. Искон Каад не будет сражаться, ты тоже. Мы разберемся с этим, как разумные люди.

– Да ладно! А если я этого не хочу?

Из горла Гингрена вырвалось рычание.

– Я начинаю уставать от твоего поведения, Рингил. С чего вдруг ты захотел с ним драться?!

Рингил пожал плечами.

– Даже не знаю. Он оскорбил твое родовое имя, явившись сюда и устроив сцену. Обнажил сталь на твоей земле.

Гингрен-младший сердито подался вперед.

– Это и твое родовое имя.

– Хорошо. Значит, мы договорились.

– Нет, мать твою, мы не договорились! – заорал Гингрен. – Ты не можешь прорубаться через любую проблему, размахивая своим проклятым мечом, Рингил! Здесь, в городе, живут по-другому. Все изменилось.

Рингил изучил ногти.

– Да, меня долго не было.

– Ага. – Безвольно повисшая рука отца сжалась в кулак. – На хрен ты вообще явился.

– Э… жене своей предъявляй претензии. Она у тебя дама великодушная.

Гинг вскочил.

– Не смей говорить о матери в таком тоне!

– Да ладно тебе. – Рингил на миг досадливо зажмурился. – Послушайте, мне все это надоело до смерти. Ты тоже причастен к делам, которые творятся в Эттеркале, Гинг? И хочешь, чтобы я перестал искать нашу кузину Шерин, а то слишком много выгодных и тайных сделок окажутся под угрозой? И слишком многие новые друзья из портовых трущоб обидятся?

– Шерин всегда была тупой девкой, – резко заявил Гинг. – Мы все ей говорили не выходить за Билгреста.

– Тупая девка или нет, но твоя уважаемая матушка хочет, чтобы она вернулась.

– Я же сказал…

Рингил хищно ухмыльнулся.

– Жаль, что ей пришлось перебрать всех трех братьев, прежде чем нашелся один с яйцами, готовый выполнить просьбу.

Гингрен-младший метнулся к Рингилу, тот шагнул навстречу. Он все еще был взбудоражен после событий у ворот и готов кому-нибудь врезать.

– Гинг! Рингил!

При звуке отцовского голоса оба замерли в центре гостиной, на расстоянии вытянутой руки, сверля друг друга взглядами. Рингил смотрел в яростное лицо брата, смутно осознавая, что его собственное выглядит иначе – оно застыло как маска. Может, его слабая улыбка обещает насилие, и только.

– Ну? – мягко спросил он.

Гинг отвернулся.

– Она меня не просила.

– Интересно, почему.

– Эй… да пошел ты! – Опущенные руки Гинга сжались в кулаки, он неосознанно вторил гневу отца. Рингил уже видел, как такое случалось в юности. – Я пришел, чтобы узнать, не понадобится ли моя помощь.

– Ты не сможешь мне помочь, Гинг, и никогда не мог. Ты, мать твою, всегда был чересчур покорным.

Длинный коридор…

Длинный коридор в спальном крыле Академии, где сквозь ряд окон сбоку падали косые лучи холодного зимнего света. Неясный запах навощенного пола, к которому прижали Рингила, обжигал забитый кровью нос. На полированной деревянной поверхности мерцали отражения окон, словно удаляющийся ряд бледных бассейнов – по всему коридору, до недостижимой двери в самом конце. На спину ему давили старшекурсники, навалившиеся кучей. Их было слишком много, чтобы драться, и они волокли его прочь от двери, к которой он пытался сбежать, обратно в сумерки и уединение спальни. Он помнил холод на бедрах и ягодицах, который почувствовал, когда стащили штаны.

Он помнил брата, застывшего столбом в другом конце коридора, вытаращив глаза.

Самое главное, он помнил выражение лица Гинга: болезненное и слабое, будто старший из братьев Эскиат только что съел что-то нехорошее и почувствовал тошноту. Увидев это лицо, Рингил понял: помощи ждать неоткуда.

Старшекурсники тоже это знали.

– А ты какого хрена тут делаешь, Гингрен? – Мершист, наставник новичков и главарь студенческой шайки, тяжело дыша, слез с загривка Рингила и выпрямился. Потом перевел дух и продолжил почти весело: – Это не твое дело. А ну, уебывай обратно на тренировку, там тебе самое место. Пока я не подал на тебя рапорт.

Гингрен ничего не сказал, не пошевелился. Оружия у него не было – за пределами учебных площадок и фехтовальных залов кадетам не разрешалось ходить вооруженными, – но телосложением он напоминал отца и был массивнее, чем Рингилу предстояло стать, а, проведя три года в Академии, заработал славу достойного бойца.

Время тянулось, как мгновение, когда ворона бьет крыльями перед приземлением. Даже Рингил прекратил попытки освободиться и уставился на Гингрена. В нем затрепетала надежда, словно маленький, только разожженный огонек.

А потом подошел еще один старшекурсник, остановился подле Мершиста – и что-то необъяснимым образом изменилось в раскладе. Рингил это понял, хоть его и продолжали прижимать к полу. Возможно, Гингрен стал бы драться с Мершистом один на один. Но не так. Чаши весов дрогнули, судьбоносный миг поскользнулся и приземлился на обросшую черными перьями задницу. Мершист бросил взгляд на товарища, который его поддержал, потом снова на Гингрена и ухмыльнулся. Заговорил дружеским, увещевательным тоном:

– Послушай, приятель. Малыш Гил, нравится ему это или нет, должен пройти посвящение. А ты думал, с братишкой будут обращаться по-особенному? С чего вдруг? Сам знаешь, этому не бывать. Ты в курсе, как здесь все устроено.

Гингрен шевельнул губами. Он решил прибегнуть к уговорам.

– Это не…

– Мать твою, Гинг, я же ему одолжение делаю. – В тоне Мершиста скользнуло раздражение, появились угрожающие нотки. – Гил после зачисления почти ни с кем не подружился. В Доме Дольмена есть старшие, которые не прочь уебать его булавой. И, по правде говоря, я их понимаю. Он же, знаешь ли, Керрилу глаз нахрен вышиб.

Гинг сглотнул. В горле у него что-то громко щелкнуло.

– Зря Керрил…

– Керрил делал то, что надо было сделать. – От благоразумного тона остались одни воспоминания. Время для игр подошло к концу. Мершист ткнул пальцем в распростертого на полу Рингила. – Твой братишка вбил себе в голову, что он особенный – хули там. Мы все проходим через это и становимся крепче. Сам знаешь. Это нас сплачивает и делает такими, какие мы есть. Клянусь яйцами Хойрана, разве старик Решин не выебал тебя в зад три года назад, как и всех нас?