Ричард Морган - Стальные останки [litres]

Пожилой надзиратель что-то горячо зашептал на ухо собрату, и его пальцы с упорством когтей впились в руку Менкарака чуть выше локтя. Арчет увидела, как опасный момент миновал, и открытое неповиновение в глазах Менкарака погасло, словно залитый водой костер. Молодой надзиратель встал на одно колено – наверное, к этому его побудила железная хватка собрата. Он опустил голову.

– Примите мои глубочайшие извинения, ваше величество. – Менкарак не то чтобы говорил сквозь зубы, но его голос звучал хрипло, будто надзирателю не хватало дыхания. Арчет с удивлением ощутила всплеск товарищеских чувств к этому человеку. Она отлично знала, каким испачканным и вымазанным грязью он себя чувствует, стоя так, на одном колене, и выталкивая из себя эти слова. – Если мое рвение в служении Откровению каким-либо образом оскорбило вас, прошу проявить снисходительность к моей неучтивости.

Джирал сыграл свою роль до конца. Он подался вперед и с царственным видом потер подбородок, размышляя. Принял суровый вид.

– Видишь ли, Менкарак, не я должен выказывать тебе снисхождение. – Грубая ложь – в тронном зале любое нарушение приличий было прямым оскорблением императора, даже если он при этом не присутствовал. – Ведь твои оскорбительные комментарии, как-никак, высказаны в адрес моей советницы. Возможно, стоит выразить смирение перед нею.

Придворные по всему залу опять сдавленно ахнули. Пожилой надзиратель растерялся. Менкарак в изумлении поднял голову. Джирал тянул момент, как долгую ноту на горне, виртуозной игрой на котором он славился. Тянул, растягивал…

А потом оборвал.

– Впрочем, необязательно. Полагаю, это была бы крайняя мера. Вероятно, тебе лучше удалиться туда, где присутствие твоей несговорчивой персоны никого не оскорбит. – Джирал кивнул пожилому надзирателю и прибавил более жестким тоном: – Уберите его с глаз моих.

Надзиратель подчинился с радостью. Он почти насильно заставил Пашлу Менкарака встать, а потом, не переставая кланяться, оба удалились к дверям в дальнем конце зала. Джирал проследил за ними взглядом, затем поднялся без лишних церемоний – его отец любил понемногу нарушать протокол, сбивая придворных с толку, – и повысил голос, чтобы его услышали все собравшиеся.

– Оставьте нас. Я буду говорить с Арчет Индаманинармал наедине.

Через минуту или меньше в зале никого не осталось. Один или двое задержались, бросая любопытные взгляды на трон; среди придворных были те, чья роль во дворце отнюдь не сводилась к синекуре, но за годы после восшествия Джирала на престол их ряды проредили, и они остались в меньшинстве. Молодой император в меру возможностей избавился от придворных, которые были наиболее верны его отцу: кого-то отправил в ссылку в провинцию, кого-то в тюрьму, а один-два особо тяжелых случая удостоились внимания палача. Осталась жалкая кучка умелых царедворцев, пребывавших в страхе и унынии – чего, как предполагала Арчет, и добивался Джирал. Подавляющее большинство присутствовавших с огромной радостью покорились воле правителя и освободили помещение.

Файлех Ракан остался на месте, ожидая прямого указания императора, как того требовал его ранг в гвардии Престола Вековечного. И, похоже, Махмаля Шанту тоже не отсылали домой – он начал пятиться, но Джирал встретился с ним взглядом и еле заметно взмахнул согнутой ладонью, веля остаться.

Шорохи и шелест дорогой одежды затихли в коридоре снаружи, двери со стуком захлопнулись. В тронном зале воцарилась тишина. Джирал издал долгий, театральный вздох, выражающий безграничную усталость.

– Только взгляните, с чем мне нынче приходится бороться. Эти новые выпускники Цитадели… ох, с ними нужно что-то делать.

– Только прикажите, ваше величество, – мрачно сказал Ракан.

– Э-э, не прямо сейчас. У меня нет желания устраивать кровавую бойню в преддверии дня рождения Пророка.

«Это верно, повелитель, лучше обойтись без кровавой бойни. – Кринзанц выталкивал эти слова из ее рта; потребовались сознательные усилия, чтобы промолчать. – Не в последнюю очередь потому, что, принимая во внимание альтернативы, подавляющее большинство ихельтетских правоверных селян может просто взять и послать все на хрен, поскольку им надоел такой расклад, и они предпочтут фанатичную преданность заветам Откровения продажной тирании трона и воцарившемуся повсюду упадку, перевернут все с ног на голову и посмотрят, что получится.

А когда ни хрена не получится, конечно, будет слишком поздно».

Она вспомнила уличные бои в Ванбире, наступающие шеренги имперских алебардщиков, крики плохо вооруженных повстанцев, чьи ряды дрогнули, и их перебили. Потом были разрушенные дома тех, кто им помогал, и вереницы бритоголовых пленников. Вопли женщин, которых оттаскивали в сторону, ухватив какую попало, и насиловали до смерти на обочине. Канавы, полные трупов.

После зверств Эннишмина и Нарала она поклялась не принимать участие в подобном. Поклялась Рингилу, успокаивая, что это был последний – последний, мать его! – раз.

А потом ехала через Ванбир и чувствовала привкус собственной лжи, словно та была пеплом, витающим в воздухе.

И теперь Джирал размышляет, не устроить ли то же самое в столице.

– Возможно, мой повелитель, нам стоило бы изучить новые тенденции в Цитадели и придумать, как побороть их с помощью законода…

– Да-да, Арчет. Я осведомлен, как ты любишь законы. Но ты только что собственными глазами видела, что нынче Цитадель воспитывает людей, которым не свойственен избыток уважения к потребностям цивилизованного общества.

– Тем не менее…

– Господи боже, женщина, да заткнись наконец. – Было невозможно понять, по-настоящему Джирал оскорблен или нет. – Я, знаешь ли, ждал от тебя большей поддержки, Арчет. В конце концов, он оскорбил тебя.

«Да, он оскорбил меня. Но лишь после того, как ты своим фальшивым замечанием про верных слуг дал ему повод подумать, что я в опале. Ты проложил перед Менкараком путь, который тот принял за мост, но это была лишь доска на борту корабля, которую ты выбил у надзирателя из-под ног, чтобы поглядеть, как он промокнет до нитки. Это все твои игры, Джирал, ты заставляешь нас соперничать ради собственной безопасности и развлечения. Но однажды ты выбьешь у кого-нибудь доску из-под ног, а он не упадет в одиночку. Схватит тебя за лодыжки, и вы рухнете оба».

– Простите, мой повелитель. Я, разумеется, глубоко благодарна за то, как вы защитили мою честь перед собравшимися придворными.

– Весьма надеюсь, что так и есть. Ты ведь знаешь, я не могу запросто перечить Цитадели. Между нами существует равновесие, и даже в самые спокойные времена оно весьма шаткое.

Она склонила голову. Любой другой поступок был рискованным.