Кесия Люпо - Мы – кровь и буря [litres]

Резко отвернувшись от Предка, Констанция повела их дальше. Лина и Уинтон шли позади бок о бок. Уинтон бросил ей мимолетную грустную улыбку.

– Мне кажется, это была ее мать, – очень тихо прошептал он.

Лина кивнула в ответ.

Узкая арка в дальнем конце зала вела к уходящей вниз винтовой лестнице. Лина слышала о нижних залах, куда перенесли герцогов и герцогинь прошлых веков и тысячелетий. Это произошло, когда в основном зале больше не осталось места. С тех пор никто не отважился спускаться так низко, даже Хранители. Туда спустились бы только в случае очередного переполнения зала и нужды переместить Предков. Лестница, ведущая вниз, была увешана густой паутиной.

Лина услышала, как Уинтон нервно сглотнул.

– Это действительно необходимо? Я уверен, что с запертыми люками никто…

– Уинтон, ты обещал, – резко напомнила Констанция.

Снова взмахнув тростью, Констанция оживила факелы на следующем уровне. Перед ними открылся небольшой зал. Вокруг, словно соты, виднелись дверные проемы, ведущие в черноту. Перед ними предстала картина, ничем не отличающаяся от предыдущей: открытые гробницы, трупы на полу. Только здешние тела находились на более поздней стадии разложения. На них были лишь только кости, гнилая одежда и оголенные желтые зубы. Кожа на черепах сморщилась и превратилась в тонкую коричневую пленку. Бальзамирующие масла не могли бесконечно сохранять тело от разложения.

– Ложись здесь. – Констанция указала на свободный постамент, установленный в центре зала в длину взрослого человека.

Ничто не отталкивало Лину больше, чем мысль о холодном каменном саркофаге под ней.

– Что бы мы ни делали, я лучше постою, – ответила Лина дрожащим, но решительным голосом.

– Жаль, но тебе придется лечь: я не смогу тебя сдержать, если ты будешь стоять.

– Сдержать?

Констанция медленно кивнула.

– Придется это сделать, Лина. Я предупреждала, что будет нелегко.

Лина в ужасе отступила назад.

«Что-то здесь не так».

– Я… Я не знаю… – Лина ощутила плохое предчувствие. – Извини, но я передумала, – заявила она дрожащим голосом. – Должен быть другой способ.

Внезапная фиолетовая вспышка отбросила Лину к постаменту, и она ударилась головой.

– Констанция! – Уинтон шагнул вперед с бледным от изумления лицом.

Голова Лины кружилась, и пока она сидела на полу, то заметила, как Констанция повернулась к своему брату. Ее маска отливала золотом в свете лампы.

– Я предупреждала. Молчи и следи за дверью.

Лина не видела реакцию Уинтона, но догадалась, что он согласился, поскольку не услышала дальнейших споров. Он отступил на несколько шагов во мрак. Лине стало так плохо, как будто она получила сильный удар в живот. Констанция встала над Линой. Ее длинные светлые волосы спадали на плечи, а темные глаза сверкали слабым фиолетовым светом сквозь глазницы маски.

– Извини, Лина. Если заклинание останется, то все станет намного проще.

Взмахом трости Констанция подняла Лину в воздух с выпрямленными, как у куклы, конечностями и бросила на пустой саркофаг. В воздух тотчас поднялось облако пыли. Волосы свисали с каменного края, и Лина почувствовала, как по лбу пробежало какое-то потревоженное насекомое или паук.

Лина пыталась поднять руки, чтобы призвать свою магию, но Констанция оказалась быстрее: невидимые веревки мгновенно обернулись вокруг запястий и засияли фиолетовым светом.

И тогда Лина все поняла: она вспомнила цвет магии бабочки, когда впервые ее увидела.

Да, она была бледной, почти белой.

Но, без сомнений, в ней присутствовал фиолетовый оттенок.

– Это ты, – медленно и угрюмо промолвила Лина, как будто сквозь туман. – Это ты наложила заклятье.

Она пыталась сосредоточить взгляд, пока Констанция в сверкающей маске склонилась над ней.

Констанция улыбнулась под маской. Вероятно… наконец… пришло время открыть правду.

– О чем она говорит? – прозвучал из темноты слабый, почти детский голос Уинтона. – Что она хочет сказать, Констанция?

Сестра повернулась к брату.

– Она говорит, что это я наложила грозовое заклятье. Она назвала меня некроманткой. И я здесь не для того, чтобы разрушить его, а чтобы использовать.

Лицо Уинтона омрачилось непониманием. Сквозь гнев, раздражение и решительность Констанция почувствовала любовь и вину. Ее эмоции сплелись настолько туго, что почти превратились в удушающие веревки.

«Отрежь веревку. Тебя нельзя сдержать».

Эмоции боролись и на лице Уинтона тоже – смущение, гнев, любовь, отчаяние.

– Зачем тебе это? Я не понимаю…

– Послушай, Уинтон, – тихо начала Констанция, шагнув ближе к брату. – Мне было четыре года, когда умерла моя мать, но я ее помню. Она тоже была чародейкой. Она рассказывала удивительные истории и открывала мне маленькие хитрости и игры. Она показала мне книги – атласы, сборники рассказов, иллюстрированные истории… и другие тексты. Она показала мне колдовские книги. По секрету, конечно, и в своих покоях. Я любила ее, Уинтон, потому что она была чудесной и волшебной… Она была моей матерью. В этом темном месте мама ни на кого не была похожа – даже будучи маленькой девочкой, я это понимала. – Констанция чувствовала, как слезы жгли глаза, и она отвернулась. – Я была маленькой, но я все помню. И когда она подозрительно внезапно умерла, я знала, что она многое не успела мне поведать. Какие истории и знания я упустила? Какие секреты? Какую… любовь?

Голос ее осип, и Констанция слегка наклонилась под тяжестью признания, но тут же выпрямила плечи и спину.

– Когда мои силы начали проявляться, я поняла, что должна найти способ вернуть ее.

– О, Констанция… – Уинтон покачал головой. – Мне мало известно о магии, но даже я знаю, что вернуть человека к жизни невоз…

– Кто вправе судить, что возможно, а что – нет? – резко перебила Констанция. – Что дает тебе право решать? Люди никогда не прекращают свои суждения, размышляя над тем, что можно , а что нельзя . А зачем? Разве магия – это не инструмент для достижения целей?

Она шагнула к Уинтону, словно бросая вызов. Все ее тело светилось огнем, энергией и решимостью.

– Моя мать не заслуживала смерти. Я прочитала все ее книги. Годами я тщательно их изучала и все же нашла одно подходящее заклинание. А кто бы поступил иначе? Разве твое сердце не загорелось надеждой, когда ты увидел шевеление матери на похоронах?

Из горла Уинтона вырвался удушающий стон настоящих мук.

– Той ночью шесть лет назад ты наложила заклятье в склепах над телом матери, – прошептала Лина.

Констанция повернулась и занесла светящуюся трость над трепещущим сердцем Хранительницы. Она слышала его биение – ее собственное заклинание звало ее, молило забрать.