Т. Баррон - Семь песен [litres]

Это была моя мать.

Ноги не держали ее, и она рухнула на черные камни, влажные от морской воды. Ее глаза были закрыты, всегда бледная кожа стала еще бледнее, как у мертвой, ни один мускул на лице не дрогнул. Длинные распущенные волосы, золотые, словно луна летней ночью, совершенно вымокли, слиплись и приклеились к темно-синему платью. Но она дышала. Она была жива!

Слегка сжав маленькую раковину в ладони в знак благодарности, я положил ее на прежнее место среди плавника. И поспешил к матери. Приблизившись, я неуверенно протянул к ней руку. В тот миг, когда мои пальцы коснулись ее прекрасного лица с высокими скулами, она открыла глаза. Несколько мгновений она пристально смотрела на меня, явно не понимая, где находится и что с ней случилось. Потом Элен Сапфировые Очи поморгала, приподнялась на локте и заговорила. Я думал, что уже никогда в жизни не услышу ее голоса.

– Эмрис! Это ты.

От избытка чувств я лишился дара речи, но все же хрипло выдавил:

– Это я… Матушка.

Когда она услышала это слово, ее щеки порозовели. Она очень медленно протянула мне руку. Несмотря на то что пальцы ее были такими же влажными и холодными, как мои, ее прикосновение согрело меня, словно солнце в летний день. Она села на камнях, и мы обнялись.

Через несколько секунд мама отстранилась. Ласково провела кончиками пальцев по моим изуродованным щекам и незрячим глазам, и мне показалось, что она не просто смотрит мне в лицо, но заглядывает прямо в душу. Я догадался, что она пытается восстановить связь между нами, прочувствовать то, что я пережил за несколько месяцев, прошедших после нашего расставания.

Внезапно, прикоснувшись к моей шее, она ахнула от неожиданности.

– Галатор! О, Эмрис. Его больше нет!

Несмотря на то что мои глаза не могли выражать чувств, я прикрыл веки.

– Я лишился его.

Как сказать ей о том, горестно размышлял я, что утратил драгоценный камень, пытаясь найти собственного отца? И что в тот день, когда мое желание наконец исполнилось, я потерял нечто гораздо большее?

Я поднял голову.

– Но зато я снова обрел тебя. Мы вместе, здесь, на Финкайре.

Она кивнула, но в ее глазах стояли слезы.

– А еще у меня новое имя.

– Новое имя?

– Мерлин.

– Мерлин, – повторила она. – Так называют сокола, который парит высоко в небесах.

Я почувствовал острую боль – сердце словно пронзила стрела, когда я вспомнил о Несчастье, маленькой птице, которая отдала жизнь ради моего спасения. Я от всей души надеялся, что мой друг по-прежнему летает под облаками в Мире Ином. Даже сейчас мне не хватало ощущения, ставшего таким привычным, – царапанья его когтей по моему плечу.

Откровенно говоря, я тосковал и по другим своим друзьям. По друзьям, которых я обрел на этом острове – и почти сразу потерял. По Каирпре. По Хонну. По Тэйлеану и Гарлате. По Айле, сестре ветра. Даже по Шиму, который несколько недель назад ушел в далекие горы. И, конечно, по Рии.

Я сжал руку матери.

– Я все сделаю, чтобы больше никогда не расставаться с тобой.

На ее лице появилось выражение одновременно печальное и полное любви.

– И я тоже.

Я обернулся к дюнам. Бамбелви сидел у линии прибоя и был занят тем, что полировал бубенчики о рукав. Судя по его виду, он твердо решил игнорировать морских чаек, которые окружили его и бесстрашно тянули за края заляпанного грязью плаща. Цветущая Арфа и мой мешок с вещами по-прежнему лежали на песке, там, где я их оставил. Неподалеку, на гребне дюны, раскачивался на морском ветерке невиданный, великолепный алый цветок.

– Идем. – Я поднялся и помог матери встать на ноги. – Хочу тебе кое-что показать.

Мы прошли по узкому каменистому полуострову к пляжу, покрытому мелким белым песком. Мы шли, обнявшись, и я наслаждался этим ощущением – тем, что я снова рядом с ней, что мы идем рука об руку. Мы были вместе. А когда я представил, как покажу ей Арфу и все, что удалось сделать с помощью волшебного инструмента, сердце заколотилось от счастья.

Теперь я осознавал свое могущество – в точности так, как мать предсказала мне однажды в Уэльсе. Она говорила, что Туата обрел силу, когда достиг подросткового возраста. И поэтому было вполне закономерным, что со мной произошло то же самое. В конце концов, я только что совершил то, что Туата, несмотря на могущество и мудрость, так и не осмелился предпринять! Я улыбнулся своим мыслям. Даже магический туман, который окутывал этот остров и надежно защищал его от внешнего мира, не смог мне помешать.

Когда мы подошли к Цветущей Арфе, мать изумленно ахнула, хотя ее внимание привлек вовсе не волшебный инструмент. Помня о ее страстной любви ко всему живому, я не удивился. Она смотрела на чудесный цветок, растущий из песка. Теперь он казался еще более прекрасным, чарующим, чем час назад. На грациозно изогнутом стебле красовалась крупная алая чашечка, напоминавшая тюльпан или колокольчик. Стебель был украшен дюжиной округлых ярко-зеленых листьев безупречной формы, подобных драгоценным камням. На лепестках подрагивали капли росы.

– Я должна вдохнуть аромат этого цветка, – сказала мама.

– Конечно. – Я заулыбался еще шире. – Ведь это я его создал.

Она остановилась и обернулась ко мне.

– Ты его создал? Правда?

– Мне стоило только пальцем пошевелить, – гордо ответил я. – Пойдем, посмотрим на него поближе.

Сделав еще несколько шагов, я почувствовал, что и мое желание уткнуться носом в цветок становится все сильнее. Мне страстно хотелось не просто понюхать его, а опустить лицо в алую чашечку. Сделать глубокий глоток его сладостного нектара. Утонуть в нем, в безрассудном экстазе нырнуть в него, чтобы он поглотил меня. Я едва обратил внимание на странную трепещущую тень, которая словно перебегала с лепестка на лепесток. Очередная игра света, причина которой – туман, как и тогда, с синей раковиной, подумал я. К тому же никакая тень, даже самая темная и холодная, не смогла бы затмить сияющей, победоносной красоты этого цветка.

Мать отняла руку, и я отпустил ее. Мы продолжали идти к цветку молча, словно в трансе, не обращая внимания на то, что наши ноги увязали во влажном песке. Я ни о чем не мог думать, кроме непреодолимого желания вдохнуть чудесный аромат алого цветка. До цели оставался последний шаг, когда соленый ветер подул нам навстречу. Но мы, по-прежнему не слыша и не видя ничего, кроме чудесного цветка, тянулись к манящему алому колокольчику.

Я помедлил, думая, что мне, может быть, нужно позволить матери прикоснуться к цветку первой. Ей это понравится. Вдруг загадочная тень снова коснулась алого лепестка, и желание уткнуться в него усилилось во много раз, и я забыл обо всем. Я наклонился над прекрасной чашечкой. Ближе… Ближе…