Соня Фрейм - Улей [litres]

Следующие два дня ровным счетом ничего не происходило. Он лежал полутрупом, а пухлый рыжий ассистент Мирры пару раз брал у него кровь для каких-то анализов. Единственное, о чем Винсент с ним говорил, так это о состоянии своего здоровья. Сказали, что с ним все будет в порядке, но его физическое тело истощено.

– Мирра проделала очень тонкую работу, вернув вас, – поделился ассистент, подсоединяя очередную капельницу. – Вашему организму нужна мощная внешняя подпитка, чтобы закончить регенерацию. Восстановление – процесс, увы, не быстрый.

– У вас тут все неплохо организовано. Можно мочить людей, а потом их оживлять.

Это ее прихвостень никак не прокомментировал. И Винсент опять остался в одиночестве. Его вещи изъяли. На нем болталась только больничная рубашка на завязках с открытой спиной. Задница была исколота шприцами. Ему впрыскивали что-то внутримышечно. По рукам разбегалась жуткая паутина синяков от капельницы, и это напомнило о запястьях матери. Поэтому на руки он старался не смотреть.

Винсент не знал, что в него вкачивали, но чувствовал себя с каждым днем лучше. Еще через пару дней мог сам встать и ни шатко ни валко бродить по палате. В этот же день от него отцепили мочевой катетер.

От рыжего подлизы Мирры он узнал, что с момента его смерти прошло два месяца. Все это время его тело находилось в заморозке. Со дня регенерации прошло две недели, которые казались вечностью.

К его обиталищу примыкала небольшая ванная комната, и спустя долгое время он увидел себя в зеркале. У него уже отросли небольшие усы и борода, не скрывавшие ввалившихся щек. Самыми выпуклыми на лице были глаза: светло-зеленые, пристальные. Глядя самому себе в лицо, он наконец-то поверил, что жив.

Винсент снял рубашку и осмотрел перед зеркалом совсем исхудавшее тело. На груди появилось нечто новое. Рядом с затянувшимся, но еще свежим следом от пули выступали незнакомые шрамы. Подойдя к своему отражению вплотную, Винсент понял, что это какие-то знаки, походящие на замысловатую смесь скандинавских рун и древнеегипетского иероглифического письма.

Пальцы коснулись этого места на коже.

– Вначале было Слово… – пробормотал он.

Внезапно над головой раздался легкий треск, и ванную наполнил знакомый женский голос, отливающий металлом:

– Как себя чувствуешь, Войта?

Он задрал голову и увидел под потолком громкоговорители.

– Сойдет. Не хотите ли вы с Рыжиком принести мне бритву?

– Мориц тебя побреет позже. Пойми правильно: мы не желаем, чтобы ты испортил наш труд.

Винсент хмыкнул, продолжая разглядывать свои странные шрамы. Ему не доверяют. Вдруг он вскроет себе вены им назло… Но это было бы глупо.

– И то верно. Чужой труд надо уважать.

– Я навещу тебя вечерком.

– Спасибо, мамочка.

Мирра отключилась.

Винсент облокотился жилистыми руками о раковину, снова глядя на себя в упор.

Что-то произошло с ним между жизнью и смертью. Он был собой, но при этом собственное тело стало ему чужим. В зеркале брезжил кто-то другой.

«Господи, Ты – наш Отец, мы – глина, а Ты – гончар наш, мы все – дело рук Твоих…» [14] Ветхий Завет, Книга пророка Исайи (64:8).

– Но если меня воскресила женщина, чье слово даже не было первым, то кто истинный гончар? – тихо сказал Винсент, а потом добавил: – И если по смерти я видел только каменный обелиск, где же Царствие Твое, которое мне обещали?

Как бы сильно Винсент ни недолюбливал Отца Небесного, в эту самую минуту их конфликт был наконец-то исчерпан – перед зеркалом, где он заключал перемирие со своим отражением. Единого Бога не было. Теперь Винсент твердо это знал.

Мирра пришла к нему очень поздно. О времени Винсент судил, глядя на маленькие электронные часы, встроенные в стену.

Она появилась и сразу принесла с собой смесь внешних запахов: жареной еды, табака, ветра, ночи. Винсент скучал по последнему аромату. Ночь всегда дивно пахла. А здесь ее не было, даже если часы показывали полночь.

– Здравствуй, – шутливо сказала она, живо ощупывая его лоб и проверяя зачем-то белки глаз. – Как поживаешь?

– Да нормально.

– Как тебе ужин?

– Суп вы варили из старых тряпок, а так – ничего.

– Мне нравится твой жизнерадостный настрой.

– А что мне, плакать?

Мирра присела рядом на кровать и иронично осмотрела Винсента. В ее поведении проглядывало что-то от заботливой наседки, хотя все действия были сухими и лишенными эмоциональности. Мирра умела опекать. Это была ее техника взаимодействия с другим.

– Завтра мы принесем тебе стол, компьютер, и я введу тебя в курс работы. А сейчас проясню первичную информацию.

Винсент даже не паясничал. Любые сведения были важны.

– Как я уже сказала, у нас, в «Прометее», были боги. Были, пока вы их не выпустили как кур. И они даже умудрились убежать из тюрьмы, воспользовавшись незащищенными лазейками, о которых я не знала. Но я их уже перекрыла. Больше никто отсюда не выйдет без моего ведома. Все это тем не менее не так страшно, потому что главный трофей все еще у нас. Завтра ты получишь все материалы о том, кто такие боги. Твоя непосредственная задача – быть тем, кем ты всегда был: гениальным хакером. Я знаю, что ты полиглот с фотографической памятью: в пять лет говорил на семи иностранных языках, в двенадцать – уже на двадцати, включая латынь и древнегреческий. Языки программирования ты рассматривал как очередную знаковую систему со своей логикой. Поэтому тебе не составит труда расшифровать древние письмена богов и передать их смысл мне. Алгоритм расшифровки частично имеется, его разработала я.

– А что я получу взамен? Какие у тебя для меня пряники, Мирра?

– У меня скорее кнуты, чем пряники.

– Это контрпродуктивно. Если ты будешь меня пытать, я предпочту тихо сдохнуть, но и пальцем не шевельну, – пожал плечами Винсент. – Ты вернула меня с того света. Значит, я тебе очень нужен.

Взгляд Мирры подернулся странной пленкой, а губы поджались. Винсент только нагло ухмылялся. Вести переговоры и ставить ультиматумы – две разные вещи, и ей следовало бы поучиться первому.

– Я могу и дальше развивать мысль о пряниках, – сказал Винсент. – Грозить убийством моих детей, жены и членов семьи ты не можешь: у меня никого нет. Отнять имущество тоже не сможешь: у меня и этого нет. А даже если и было бы, я такой… не материалистичный человек, знаешь ли. Это значит, что, предложи ты мне сейчас все деньги мира, я все равно будут ломаться. Деньги – не самый вкусный пряник.

– Чего же ты хочешь, милый? – чуть ли не проворковала Мирра. – Как насчет свободы? Ты же хочешь отсюда выйти, я вижу.

– Свобода – это абстракция, – отмахнулся Винсент. – Тебе нечего мне предложить, Мирра. А раз так, почему я должен на тебя работать?