Дмитрий Емец - Дверь на двушку [litres]

В этом затхлом доме, где царила смерть, откуда-то взялась прекрасная девушка, похожая на одуванчик… Почему одуванчик? Откуда вообще возникло это сравнение? А-а, понятно, это волосы у нее светлые и легкие как пух! Светлые? Они же только что были темно-русые? Слов девушки Родион не различал, хотя губы ее двигались.

– Что? Что? – тревожно переспросил Родион – и внезапно стал все понимать.

Одновременно с этим девушка доверчиво, словно тысячу лет его знала, протянула ему руку – будто она не одну руку ему вверяла, но и себя всю. Родион, не задумываясь, шагнул к ней. Моя! Только моя! Он не подпустит к девушке ни Корю, ни Никиту, ни Рому – будет рычать на них как пес. Он искал ее всю жизнь, искал в десятках разных лиц – и нашел здесь, сейчас и навеки.

Штопочка что-то с яростью закричала ему. Родиону стало жаль ее. Бедная Штопочка! Разве она знает, что такое настоящая любовь? Разве у нее были когда-то такие волосы? Нет, ей бы только бегать лесные марафоны… Но тотчас Родион спохватился, что ведь это он таскал ее за собой… Нет, нехорошо так расставаться! Все-таки они друзья!

Родион обернулся, чтобы ободряюще помахать Штопочке, и увидел, насколько Штопочка страшнее этой девушки! Лицо красное, потное, на скуле ссадина. И еще почему-то корчит рожи, будто считает Родиона ненормальным.

Сразу позабыв о Штопочке, Родион опять повернулся к незнакомке. Теперь она держала его за руку. Пока он не смотрел на нее, в ней как будто что-то изменилось… Разве на ней были джинсы? Нет, кажется, что-то другое… Родион никогда не мог запомнить ничего, связанного с женской одеждой. Например, ему тысячи раз объясняли, что такое блузка, но он сразу забывал. Он же не Афанасий, в конце концов, и не герцог Бэкингем, который описывает наряд французской королевы так, словно в свободное время занимается пошивом женской одежды. Родион был устроен гораздо проще. Он определял, красивая девушка или нет, помнил голос, улыбку, помнил очень точно фигуру, запястья и лодыжки, а вот цвет глаз, волос, во что одета – все это были детали малозначащие.

В ШНыре он встречал иных девушек, совсем не одуванчиков, а в куртке из драконьей кожи, в которой можно было прокатиться по асфальту и уцелеть. Но это были боевые товарищи… С ними было легко, просто и понятно. Подкараулить утратившего бдительность берсерка, перетереть что-то про закладки, а то и просто помолчать. Ведь чем близкий человек отличается от не близкого? С близким можно долго молчать, не вымучивая общения – и это не напрягает. Да и вообще с Родионом всегда почему-то действовал один закон. Чем меньше девушка ему нравилась, тем ему с ней было проще. Он бывал тогда благороден, даже остроумен в своем каком-то колючем стиле.

Но едва девушка начинала ему нравиться, как Родион и в словах путался, и ревновал, и кипел, и ненавидел. И сомневался в своем чувстве. И спешно, чтобы не быть безоружным, искал у нее какие-то недостатки. И, конечно, находил их.

Но с незнакомкой все было иначе. Едва он начинал сосредотачиваться на каком-то ее недостатке, как тот сразу исчезал, и Родион сам себе удивлялся, как он мог подумать, что такой недостаток мог у нее существовать. Например, едва ему показалось, что у девушки негустые брови, как тотчас он обнаружил, что они едва ли не смыкаются между собой.

Их губы оказались вдруг рядом.

«Так быстро? – подумал Родион. – Я ведь даже не знаю, как ее зовут! Но ведь это настоящее…»

Он наконец нашел то, что искал, причем там, где и не думал найти. Девушку красивую, мягкую, добрую, покорную, радостную и главное – без токсичной программы. Каждая женщина реализует свою жизненную программу, унаследованную от родителей. Одна считает, что на мужчину нужно кричать, выставлять его из дома, хлопать дверью перед носом, потом прощать, потом снова хлопать дверью, потом остаться одной и восторжествовать, что требуемое состояние одиночества наконец достигнуто. Другая думает, что мужчине нужно все повторять сто раз, иначе он не услышит. Третья считает, что нужно постоянно выказывать мужу свое недовольство, чтобы он не расслаблялся.

Возможно, конечно, что и мужчины делают то же. Один ищет женщину, которая стала бы для него чем-то вроде внешнего контролера, заменив ему силу воли. Другой – женщину, которую можно презирать. Третий – ту, которая просто приготовит ему ужин и родит ребенка, а с остальным он уже заранее смирился.

Послышался хлопок лопнувшего пнуфа . Кажется, стрелял Ул, причем во что-то, находящееся рядом с Родионом. Родион стал освобождать руку, чтобы посмотреть, в чем дело, но девушка, сильно вздрогнув при выстреле, с мягкой настойчивостью потянула его к себе, и он уступил.

«Поцеловать… а потом уже все остальное!» – подумал Родион.

Он почти уже коснулся ее губ, когда рядом внезапно возникла Штопочка, подняла руку с саперной лопаткой и ударила его возлюбленную отточенным краем по шее. Зарычав от ярости, Родион хотел броситься на Штопочку, но его вдруг облило слизью, такой мерзкой, что ему показалось, будто его окунули лицом в дачный туалет.

Под ногами у Родиона оплывала небольшая, быстро теряющая форму медуза, из которой саперка выпотрошила ее дряблые внутренности. Родион отскочил, брезгливо вытирая лицо.

– Надо же! – сказала Штопочка. – Что, не нравится? А только что ты с ней поцеловаться хотел! Давай валяй, я отвернусь!

Она презрительно отвернулась и, высоко поднимая ноги, чтобы не запачкать ботинки в слизи, отправилась к Улу возвращать лопатку. Родион пошел было за ней, но его шатало. Почему-то он не мог держать равновесие. Рука чесалась как от химического ожога. На ней появилась красная сыпь. Шея тоже чесалась. Он чувствовал, что и на ней такая же сыпь. И лицо жгло, и глаза… Он уже ничего не понимал, ничего не хотел, задыхался.

Родион не помнил момента, когда упал, но осознал, что Штопочка опять рядом. Лицо у нее красное, злое, чем-то обеспокоенное. Родиону вдруг очень захотелось сказать Штопочке, что она хорошая, только не надо быть такой сердитой и колючей, но у него выдавилось только мычание.

– Он выживет? – словно сквозь туман, услышал он голос Ула.

– Надышался сильно и слизи хлебнул. Конечно, не рогрика , но все же… Наружу надо тащить. А там кто знает… Но в ближайшие сутки он точно не боец, – ответил Сухан.

Родион даже руки не мог поднять. Он сузился до одного факта своего существования. До мыслящей точки в пространстве, понимающей, что она есть. Есть некое Я, которое окружающими воспринимается как ОН. Но как стыкуются эти ОН и Я, Родион ни за что бы сейчас не определил. Он благодарно смотрел на Штопочку, и ему хотелось прикоснуться к ее щеке. И брови у нее были редкие, и нос торчал кнопкой, и фигура, затянутая в шныровскую куртку, казалась слишком плотной и широкой – но все эти недостатки сейчас не отталкивали его, а сплетались во что-то новое. И воспринимал Родион Штопочку не как любящую его девушку, а как некий остров красоты, надежности и спокойствия. Так, наверное, младенец Яры смотрел на Яру, не задумываясь, есть ли в мире другие женщины. Даже кто такая мать, он не знал, а просто в ней были сосредоточены безопасность, радость и исполнение всех желаний.