Дмитрий Емец - Дверь на двушку [litres]

– Недалеко же он ушел! – прошептал Никита.

– Кто это?

– Один из спутников Тилля. Вон топор его валяется…

Страшная вонь, исходящая от медузы, берсерку совсем не мешала. Он шевелил руками, делая слабые, как это бывает во сне, не законченные, а лишь намеченные движения.

« Растворенный , Тилль и два берсерка… Один берсерк был на лестнице. Другой – здесь. Та группа, что прорвалась с ведьмами, далеко не ушла… Где-то сгинула, а то бы уже на них наткнулись. Значит, Тилль и растворенный впереди», – прикинул Ул.

Он уже сообразил, что иной дороги через квартиры со снесенными перегородками нет. Придется пройти вон к тому темнеющему ходу. Там лестница в подвал.

Яра, глядя на медузу, задумалась, пытаясь уяснить, как она, такая неуклюжая с виду, прижатая к полу дряблой тяжестью, смогла захватить и почти переварить берсерка. Видимо, первое же щупальце – тонкое еще, как волос – коснулось его и передало какой-то завлекательный образ. Или скорее сотни разных образов на пробу: женщины, деньги, еда, власть, обида. Большинство из паутинок берсерк, конечно, отразил, но одна какая-то мысль вызвала ответный отклик – и слабое место было найдено.

Дальше все мысли были только об этом. Медуза знала уже, кто перед ней и как на него воздействовать. По этому щупальцу и по многим другим, мигом присосавшимся к добыче, начали пробегать учащающиеся бусины образов и представлений, все более адресных, все больше на конкретного человека заточенных. Удовольствия, желания, надежды, запретные образы, поочередными волнами затапливающие сознание. И вот уже жертва застывала и переставала бороться. Еще минута – и зловоние становилось желаннее любого аромата. Мозг жертвы выжигался, все большая и большая встряска требовалась ему, чтобы хоть что-либо ощутить. Медуза прекрасно это понимала и, уже не таясь, притягивала жертву к себе, обхватывала ее толстыми частями щупалец. Уже не волоски входили в тело берсерка, а множество присосок касались его кожи, и через присоски прокачивались чудовищные дозы яда. Или, возможно, это был уже желудочный сок.

Ул, предпочитающий долго не рассуждать, пустил в ход саперку. Не нырял под щупальца, не мудрил, не пытался как-то по-особенному уклоняться от паутинок, а просто подошел к медузе и стал работать саперкой. Он работал деловито – короткими отсекающими движениями освобождал берсерка от дряблого тела медузы. Саперка Ула разрезала ее бока с такой легкостью, словно это было желе.

Щупальца, корчась, падали на пол. Ул взял берсерка под мышки, оттащил к лифту и прислонил к стене. Лицо у берсерка было бессмысленное, словно высохшим клеем покрытое слизью.

– Зачем ты ему помог? – с любопытством спросил Сухан.

Ул пожал плечами.

– Да никому я не помогал… Что ж его, бросить, что ли? – буркнул он.

Берсерк опустился на четвереньки и куда-то деловито пополз, расталкивая лбом ноги шныров. Он мычал, падал, но ползти не переставал. Рома поймал берсерка за шиворот и попытался придать ему вертикальное положение. Берсерк бестолково замахал руками. Рома отпустил его, и берсерк опять пополз.

– Куда это он? – спросил Рома.

– К медузам, – мрачно отозвался Сухан. – Вон они щупальцами шевелят! Его подзывают. Опять хочет испытать все это.

– Но разве ему не больно?

– Какое там! Чтобы что-то испытать, он должен ввести себе в мозг их щупальца. Тогда опять начнет получать удовольствие. Медуза его выжгла. После щупалец все настоящее кажется уже неинтересным. Совсем другие дозы удовольствия. Представь: ты работал целый день за сто рублей, а однажды тебе заплатили за день пятьдесят тысяч… За сто ты работать уже не захочешь, а тех денег тебе больше никто не платит – и все, пропал человек.

Рома поймал берсерка за шиворот и, развернув его к лифту, дал ему пинка. Берсерк растянулся на полу, но тотчас, не обижаясь, на четвереньках побежал обратно. Направление он держал как по компасу.

– И что же ему теперь делать? Вообще удовольствий не получать?

– Да можно получать. Только подождать хотя бы полгода, пока мозг не восстановится и чуткость восприятия не вернется. Но вот проблема: он же не хочет ждать!

– Что ж делать?

– Подождет. Уговорим, – пообещал Сухан и легонько тюкнул берсерка палицей по затылку. Оглушенный берсерк растянулся. Сухан умело связал его. – Пусть полежит. Как очнется, протащу его через прорезь на Малую землю. Есть у меня там избушка! Консервов я туда много натаскал, печка нормальная, – пообещал он.

Яра хмыкнула. Она уже успела понять, что Сухан любит устраивать себе жилища в экстремальных местах.

– А в Чернобыле у тебя, случайно, домика нету? Ну там, чуланчика какого-нибудь, с арбалетами и секирами? – спросила она невинно.

Сухан сдвинул брови.

– Откуда знаешь? – спросил он.

– Да так. Дар ясновидения в восьмом поколении! – сказала Яра, но Сухан, кажется, шутки не понял.

Гибель эльба, изрубленного Улом, обозлила других медуз, ответив на вопрос, может ли зло стать злее, если оно и так уже зло. Оказалось, что может. После гибели медузы другие медузы поменяли цвет. Теперь они были сизыми, внутри что-то бугрилось. Бусинки, пробегающие по щупальцам, стали черными. Вонь сделалась такой, что вышибала слезы. Слизь изрубленной медузы слабо светилась, и остальные медузы, опуская щупальца, втягивали ее в себя.

Яра посмотрела на ребенка. Илья показался ей маленьким и слабым. Ручки, даже согнутые в локтях, легко обхватывались двумя пальцами. А эта тонкая, как у куренка, шейка, едва держащая голову!

«Бедный! Ему надо скорее к закладке!» – подумала Яра с материнской ясностью, которая только обострялась оттого, что она была шнырка.

Медузы продолжали колыхаться. Порой некоторые их паутинки проникали и к лифтовой шахте. Заметив в пнуйцах и шнырах колебание, Яра шагнула вперед и пошла мелкими торопливыми шагами, прижимая к груди голову сына.

– Ты куда?! Меня подожди, чудо былиин! – крикнул ей вслед Ул и побежал следом.

К ним тянулись щупальца, касались кожи, прирастали, и каждое приносило свой образ. Яра видела красивые золотые украшения, хорошие книги и редкие записи на виниле, о которых когда-то мечтала.

Образы предметов оформлялись не сразу. Вначале Яра видела предмет вообще, как некую идею. Например, понимала, что перед ней диван. Но он не имел еще четкой формы, а существовал где-то на обочине зрения, среди множества других предметов, которые ей заботливо демонстрировались. Потом Яра вдруг понимала, что это диван, допустим, из ИКЕА – компактный, трансформирующийся, немотивированно дорогой диван с плоскими подушками, возле которого она три месяца назад простояла больше часа, размышляя о том, что его можно сделать и самому, если понять, как он устроен.