Дмитрий Емец - Дверь на двушку [litres]

– Да не ведьмарям! Напротив… – начал Долбушин, но, взглянув на Рину, замолчал, не пытаясь уговаривать дальше.

«Напротив, я отдал своего ребенка шнырам», – мысленно договорила за него Рина.

– Мы тоже пойдем! Я и Яра. Ну и он, конечно, – Ул через «кенгуру» коснулся спины сына.

Коря и Никита прикрепили к веревке груз и начали, травя свободный конец, быстро спускать ее в шахту. Веревка уходила вниз не прямо, а по спирали – как пружина. Коря, бормоча, на глаз отмерял метры.

– Нет, тут явно не четвертый этаж… – сказал он через пару минут. – И не шестой, – добавил он через минуту. – И даже не десятый, – сказал он еще немного погодя.

– А какой? – спросил Долбушин.

Пожав плечами, Коря вытравил еще несколько метров веревки, и она как будто чего-то коснулась, потому что обвисла. Коря подергал ее – веревка натянулась. Стал спускать – веревка опять обвисла, но чуть раньше, чем прежде.

– Зацепилась, что ли? – пробормотал Коря.

Выяснить это точнее не представлялось возможным. Веревка уже закончилась, и наращивать ее было нечем. Коря обмотал оставшийся конец веревки вокруг торчащего из стены железного стержня и подергал его, проверяя хорошо ли веревка держится.

– Ну что… готово… – сказал Боброк и вопросительно оглянулся на Долбушина.

Тот взял карабин, пристегнул его к восьмерке, пропустил через восьмерку веревку и, зацепив петлю карабином, изготовил устройство для спуска.

– Вот! Бывшего шныра сразу видно… А я уж боялся: ручками будете! – одобрил Никита, стаскивая с себя поясную систему, чтобы отдать ее Долбушину.

– Завели бы десантер или шайбу Шихта. А то с карабином и восьмеркой – это каменный век, – хмуро сказал Долбушин.

– Да мы люди простые. Альпинизм для нас дело десятое. Мы все больше кулачками, – оправдываясь, сказал Коря.

Долбушин оглянулся на Рину, словно желал ей что-то сказать, но не решаясь при других. Устало провел рукой по лицу и вдруг улыбнулся. Улыбка у него вышла невеселая, но очень человеческая – не та деревянно-заученная, устойчивая к непрерывным вспышкам фотокамер, улыбка бизнесменов и политиков, которую Рина так не любила.

– Ну… Я пошел!

Долбушин обмотал лицо мокрой тряпкой, чтобы не вдыхать слишком много испарений болота , и раньше, чем Рина успела ответить или хотя бы почувствовать в полной мере, что это момент важный, определяющий, быть может, их последнее общее воспоминание, шагнул в шахту. Еще секунду или две он был виден, а потом исчез.

– Хоть бы нож взял! – сочувственно сказал Рома.

– Зачем? – отозвался Никита. – Чтоб чушь какая померещилась и он сам себе веревку бы перерезал?

– А вдруг он с Тиллем договорился? Если там, внизу, ы хоть пара ведьмариков – они нас по одному примут. Тепленькими возьмут – не рыпнешься! – запоздало спохватился Родион и шагнул к шахте, как бы в раздумье, не перерубить ли веревку тремя-четырьмя ударами ножа.

И Рине вдруг – впервые за все время, что она была в ШНыре, – захотелось очень сильно ему врезать. Так захотелось, что она стиснула рукоять шнеппера, чтобы выстрелить в Родиона, как только тот вытащит нож. Но Родион ножа не достал. Вместо этого он тряхнул головой и сказал, как бы удивляясь сам себе:

– Ладно, пусть лезет… Что-то я перегрелся.

«И я перегрелась», – подумала Рина, убирая большой палец с предохранителя шнеппера.

Минут десять она беспокойно ходила туда-сюда и смотрела на веревку. Веревка временами подрагивала. Это означало, что отец продолжает спускаться. Звуки, доносившиеся до Рины, были все теми же зудящими, засасывающими звуками болота . Она усиленно заставляла себя не вслушиваться в шепот радиостанций, зная, что он сразу усилится и она будет готова поверить в любой бред.

«С отцом все хорошо, – повторяла Рина. – Я должна отвлечься и думать о чем-то постороннем… Нет, неужели действительно в любой бред? Придумаю такой бред, в который поверить невозможно. Допустим, Ул – пришелец из космоса. И он хочет захватить человечество».

Рина, не удержавшись, послала эту мысль в шахту – и сразу же осознала, что Ул действительно пришелец! Он очень плотен и силен, но довольно неуклюж. Это понятно: ему пришлось формироваться в чуждой для него среде. А еще Ул телепат! Он управляет ШНыром, Кавалерией, Боброком. Они все – его марионетки! Люди думают, что делают что-то сами, а на самом деле они его рабы! Только она, Рина, еще сопротивляется.

В этот момент Ул вдруг вскинул на Рину глаза и, чуть помедлив, отвел их.

«Он узнал! Он понял, что разоблачен! Он же телепат!»

Задыхаясь от ужаса, Рина вскинула шнеппер, но Сашка, схватив ее за кисть, отобрал его.

– Успокойся! Отойди от шахты! С Улом все в порядке. И со мной, на всякий случай, тоже… – произнес он мягко, но настойчиво.

– Как ты узнал?

– Ты бормотала «Он зеленый, а я его не слушаюсь».

Веревка дернулась четыре раза. Потом провисла.

– Все в порядке. Он внизу! Я следующий! – Родион прицепил к веревке восьмерку с карабином и, взяв у Ромы поясную систему, нырнул в шахту.

– Вот как он! Прям даже не держится. Не, реально мужик автосохраняется, – сказал Коря.

– Что ж из того? Я тоже могу спуститься без рук и без ног. И даже без веревки могу. Зато с травмами! – отозвался Никита.

Спускаясь вниз по спирали, которой он почти не ощущал, Родион то нырял в полосу неизвестно откуда взявшегося света, то проваливался во влажную полутьму, то выплывал в серый промежуточный сумрак. Мелькания чередовались, завораживая его. Ему казалось, что он внутри огромной осы и видит ее бесконечные полосы.

«Наш мир, двушка и болото не до конца смешиваются… Они закручиваются в узел, но смешиваются не до конца», – сообразил Родион.

Он все еще был под действием слизи. К тому же мокрую повязку не надел и быстро надышался. Вонь, поначалу непереносимая, быстро стала привычной, и он перестал ее ощущать. Голова кружилась. Со всех сторон Родиона атаковали мысли. Они были такие скверные, что он кусал в кровь губы.

«Да, – успевал подумать Родион, из влажной тьмы выплывая в серую полосу, а оттуда в свет. – Все начинается со страшной, ужасающей мысли. Она вводит в шок. Так пугает, что думаешь, что ты сумасшедший. Будь я нормальным, она бы не возникла. Но это мысль не моя, а болота . Это его паутинки ищут во мне брешь. Не надо зацикливаться, а надо просто идти дальше».

Но несмотря на то что как шныр он все это понимал, Родион продолжал дышать болотом и наполняться раздражением. Он абсолютно уверился в том, что Долбушин в сговоре с Тиллем. Им нужны закладки. Потом Родион словно раздвоился, и пока одна его часть продолжала спускаться, другая обнаружила, что тоннеля больше нет, а он сидит в полутемном зале. Вокруг угадывается величественное, громадное пространство: потолок, люстра, сцена, дыхание жизни в затаившейся оркестровой яме. Но ничего не происходит, и Родиону становится скучно. Он понимает, что его пригласили на праздник, видимо в какой-то театр, но праздник задерживают и надо ждать.