Дмитрий Емец - Дверь на двушку [litres]

– Уходим! – приказал Сухан и, схватив Яру за плечи, втолкнул ее в ведущий к лифту коридор.

Едва остальные последовали за ними, как снаружи что-то треснуло, и целый пролет лестницы, по которому они только что спускались, был вырван, словно гнилой зуб.

– Вот спасибо! Раздразнил болото ! – яростно крикнул Сухан и толкнул Сашку в плечо.

Сашка оглянулся за поддержкой на Боброка, но тот не слышал ни его, ни Сухана, ни звука обвалившейся лестницы. Боброк спешил, перебрасывая вперед свой костыль, тростью же успевая сделать еще взмахивающее движение по воздуху.

Откуда-то выскочили Коря и Никита и начали что-то быстро докладывать. По их мнению, до лифта можно было добраться, а вот дальше лучше не соваться. Боброк и Сухан осмотрели коридор. Две двери выглядели нормально, а из третьей росли какие-то верблюжьи колючки, с любопытством моргающие человеческими глазами. Некоторые из глаз успели завять, а еще некоторые были в завязях.

Сквозняк поднес к ногам Родиона бумажку. Он поднял ее, повертел и сунул Боброку. Тот осторожно осветил ее фонарем. Это оказалась пожелтевшая страница из школьного учебника.

– «Души прекрасные порывы!» – прочитал Боброк и важно кивнул: – Ишь как хорошо подмечено!

– Пушкин написал, – сказала Рина и скромно взглянула на свой перстень.

Боброк опять кивнул:

– Умнейший человек был! Мол, души порывы – и все дела, нечего им верить! Прямо в точку!

Он разжал руку и, отпустив страницу на свободу, осторожно зашарил фонарем.

Шагов за десять до лифта они наткнулись на ловушку, хорошо заметную в квадрате лунного света. Боброк презрительно хмыкнул и подтолкнул вперед Корю, чтобы тот обошел ловушку слева, но Сухан, выбросив руку с палицей, преградил Коре дорогу:

– А ну стоять! Раз-два!

Коря, у которого подчинение приказам сидело в подкорке, застыл.

Сухан поднял с пола несколько мелких камешков и широким движением бросил их туда, куда только что устремлялся Коря. Камешки пролетели с метр, и их с вакуумным звуком втянуло в пустоту. Ловушка была совсем низкая, малозаметная, но широкая, как мазутное пятно.

– Хитрят… Большая была для отвода глаз! – пояснил Сухан.

Боброк зашарил над пятном костылем, пытаясь определить его границы. Оказалось, что пройти все же возможно, но совсем вдоль стены, буквально вжавшись в нее спиной.

– Ты знал, что здесь ловушка? – спросил Боброк, когда они стояли уже по другую сторону заплатки .

– Нет. Но я ничему не верю. И в этом доме, и вообще, – сказал Сухан.

– Ну и глупо. Иногда верить надо. Порой тебе протягивают руку, чтобы вытащить тебя из ямы, а ты говоришь «не верю!» и продолжаешь сидеть в яме, – сказала Штопочка. Отвечала она Сухану, но смотрела почему-то на Родиона.

Долбушин подошел к шахте лифта. Он стоял опустив руки – худой, сутуловатый. Его силуэт напоминал силуэт шахматного коня. Испытав к отцу неожиданную нежность и близость, Рина подошла к нему сзади и поверх его плеча тоже стала смотреть в лифтовую шахту. Лифта здесь никогда не устанавливали. Это было просто вертикальное пространство, словно высверливающее дом изнутри.

Шахта подсвечивалась многоцветными вспышками, тревожными и переливчато-тягучими, как северное сияние. Рине чудилось, что она видит три воздушных шара, находящихся один внутри другого. Внутренний шар сияет – это он дает золотистый оттенок. Средний шар, синий, лопнул и, обвиснув на нижнем шаре, подкрашивает его сияние, кое-где совсем его перекрывая. И, наконец, третий шар – это их мир. Это он втекает в шахту зеленым туманом.

Из глубины шахты доносились смазанные звуки. Рине чудилось, что они выпивают из ее отца последние силы. Скулы Долбушина заострились. Кожа казалась пепельной. Отросшая щетина торчала как иголки старого больного ежа.

«А вдруг я в последний раз его вижу?.. Я же его люблю, но никогда ему этого не говорила… И он мне не говорил… Я только огрызалась, а он лез со своей опекой…» – подумала Рина.

Боброк грузно оперся спиной о стену. И он, откровенно говоря, выглядел не лучше. Лицо мятое, усталое, тоже серое. И опять у него была в руках фляжка.

– Ну вот и пришли. Видели, как наш мир всверлился в болото ? – спросил он, отхлебывая и морщась.

– А если мы доберемся до тайника и раскидаем по Межгрядью все несвоевременные закладки? Они больше не будут в одной точке, давление миров ослабеет, и болото закроется! – предложила Яра.

Боброк усмехнулся:

– За что я люблю женщин – у них всегда все просто! Негде жить? Давай купим дом! Холодно? Возьми ведро, сбегай на солнце, принеси пару ведер жидкого газа!

Почему-то никто не улыбнулся. А Штопочка так даже и сказала серьезно и строго:

– А кстати, да! Хорошая вещь! Только ведро должно быть с крышкой!

Сухан вытянул из рукава нитку и подбросил ее. Нитку втянуло в шахту. Подсвеченная фонариком, нитка падала странно, по спирали. Ее будто затягивало в медленный водоворот.

– Ну что? Кто пойдет первым? – спросил он.

– Я… – глухо ответил Долбушин и вопросительно взглянул на Боброка.

Тот по-прежнему стоял у стены, держа фляжку у лба.

– Что ж… Оно конечно, терять вам особо нечего, – признал Боброк.

– Как спускаться? По веревке?

– Можно и по веревке, – согласился Боброк, причем согласился так неожиданно легко, что Рине это показалось подозрительным. Похоже, если бы Долбушин спросил: «Мне нырять ласточкой или с парашютом?», Боброк тем же голосом ответил бы: «Можно и ласточкой… Можно и с парашютом».

– Отлично, – произнес Долбушин тем деловым тоном, который, коль скоро решение уже принято, отсеивает все эмоции. – Если спуск пройдет нормально, я дерну веревку четыре раза. Вот только хватит ли длины веревки?

– Веревки тут этажей на десять… Да только ведь это спираль – с ней не пойми как… – флегматично отозвался Рома, прикидывая оставшийся запас веревок.

– По-хорошему, идти должны только двое: я и ребенок! Только для нас это вопрос жизни и смерти. Остальным смысла нет рисковать, – Долбушин оглянулся на Илью, не пытаясь, впрочем, коснуться его и даже отступив чуть назад, чтобы в Яре не включилась разъяренная кошка, защищающая своего детеныша.

– Да! Отдам я своего ребенка ведьмарям! Уже бегу! Для них и рожала! – зашипела Яра, из которой вдруг как-то разом, мгновенно, всеми своими пестрыми халатами, кухонными визгами, разливами желчи и чуть ли не со скалкой в руке выглянула БаКла.