Терри Пратчетт - Шляпа, полная неба

— Правда? И что вы будете делать со всей этой едой?

— Сохраню про запас.

— Но…

— Я сохраню ее про запас, вложив в людей. Люди, знаешь ли, удивительно подходящее место для запасов. — Тетушка Вровень засмеялась, увидев выражение лица Тиффани. — Я хочу сказать, что отдам лишнюю еду тем, у кого нет свиней, или у кого сейчас трудные времена, или тем, о ком больше некому позаботиться.

— Но выходит, вы сделаете им одолжение!

— Точно! А в ответ они должны будут когда-нибудь помочь мне. Так оно и вертится. И отлично работает.

— Наверняка некоторые люди такие жадные, что никогда не платят…

— Никакой платы и быть не может, — серьезно поправила тетушка Вровень. — Ведьма никогда не просит платы, и ей остается только надеяться, что не настанет такой день, когда придется просить. Но в целом, увы и ах, ты права.

— И что тогда?

— В каком смысле?

— Вы отказываетесь им помогать, да?

— О нет! — Тетушка была искренне потрясена таким предположением. — Нельзя отказывать людям в помощи только потому, что они слишком недалекие, забывчивые или противные. В этих краях все живут бедно. Если я не стану помогать людям, кто же им поможет?

Тиффани немного подумала и вспомнила:

— Матушка Болен, моя бабушка, говорила: кто-то должен заступаться за тех, кто сам за себя заступиться не может.

— Она была ведьмой?

— Я в этом не уверена, — призналась Тиффани. — Мне кажется, да, но сама она об этом не подозревала. Она большую часть жизни провела в кибитке на пастбище высоко на склоне холма.

— А привычки мерзко хихикать за ней не водилось? — спросила тетушка Вровень, но под взглядом Тиффани тут же спохватилась: — Ну прости, прости. Вижу, что нет. Но это случается с ведьмами, которые сами не знают, кто они. Тогда ведьма становится словно корабль без руля. Но я понимаю, твоя бабушка, по всей видимости, была не такая.

— Она жила в холмах и разговаривала с ними, а еще она знала об овцах больше всех на свете! — с жаром сказала Тиффани.

— Конечно, конечно…

— И она никогда не хихикала!

— Ладно, ладно… — примирительно сказала тетушка. — А в целительстве она разбиралась?

Тиффани замялась:

— Ну… только по части овец. — Она понемногу успокоилась. — Но зато уж овец-то она лечила хорошо. Особенно скипидаром. По правде говоря, большей частью скипидаром и лечила. И еще она всегда… была… рядом. Даже когда на самом деле ее рядом не было.

— Да, — кивнула тетушка Вровень.

— Вы понимаете, о чем я? — обрадовалась Тиффани.

— Очень хорошо понимаю, — сказала ведьма. — Твоя бабушка жила внизу, в предгорьях…

— Нет, наверху, на холмах, — поправила Тиффани.

— Прости, наверху на холмах, наедине с овцами, но люди нет-нет да и поднимали головы, вспоминали о том, что она где-то там, и спрашивали себя: «А как бы на моем месте поступила матушка Болен?» Или: «А что бы сказала на это матушка Болен?» Или: «А не рассердится ли матушка Болен, если вдруг узнает об этом?» — сказала тетушка. — Верно?

Тиффани задумчиво прищурилась. Да, именно так все и было. Она вспомнила случай, когда торговец бил своего осла, на которого взвалил слишком много поклажи. Матушка Болен обычно обходилась словами, да и то немногими. Тот человек так испугался, когда она внезапно обрушила на него свой гнев, что не мог двинуться с места и безропотно принял удары.

Тиффани и сама испугалась. Матушка Болен обычно пару минут раздумывала, прежде чем проронить хоть слово, а тут дважды ударила торговца по лицу, да так быстро, что только хворостина просвистела. И слухи об этом происшествии разошлись по холмам. Люди, по крайней мере на какое-то время, стали лучше обращаться со своими домашними животными. Еще много месяцев погонщики и кучера, прежде чем поднять хлыст или кнут, задавали себе вопрос: «А если матушка Болен это увидит?»

Вот только…

— А вы откуда знаете? — спросила Тиффани.

— О, я догадалась, — ответила тетушка Вровень. — Мне кажется, твоя бабушка была ведьмой, что бы она сама ни думала. И к тому же ведьмой хорошей.

Тиффани раздулась от фамильной гордости.

— Твоя бабушка помогала людям?

Фамильная гордость капельку сдулась. «Да!» — чуть не брякнула Тиффани, но прикусила язык и задумалась. Матушка Болен редко даже спускалась вниз, к людям, разве что на Страшдество и рано по весне, когда овцы ягнились. В деревне она почти не показывалась, только если странствующий торговец, который привозил ей «Веселого капитана», сильно задерживался, — тогда бабушка, взметывая испачканные в грязи черные юбки, мчалась вниз, чтобы занять у кого-нибудь из стариков щепотку табака.

Но не было на Меловых холмах человека, начиная с барона и заканчивая последним бедняком, который не был бы в долгу перед матушкой Болен. И когда наступало время ответной услуги, она переправляла ее другим людям. Она всегда знала, кому не помешала бы услуга-другая.

— Она делала так, что люди сами помогали друг другу. — сказала Тиффани.

Некоторое время они шли по дороге в тишине, которую нарушали лишь птицы. Здесь было много птиц, но Тиффани не хватало пронзительных криков канюков.

Тетушка Вровень вздохнула.

— Мало кто из нас настолько хорош в своем деле, — сказала она наконец. — Если бы я так умела, нам бы не пришлось снова навещать старого Заткачика.

«Только не это!» — взмолилась Тиффани в душе.

Почти каждый раз, когда они обходили округу, они навещали престарелого господина Заткачика, Тиффани ждала этого с ужасом.

Кожа господина Заткачика была тонкая, как бумага, и желтоватая. Он всегда ждал их, сидя в кресле, в крохотной комнате своего домишки, окруженного порядком запущенным садом. В домишке пахло лежалой картошкой. Старик сидел в заношенном до жирного блеска костюме, выпрямившись, словно аршин проглотил, положив руки на две трости и глядя на дверь.

«Я слежу, чтобы каждый день он мог поесть что-нибудь горячее, хотя он и ест как птичка, — рассказывала тетушка Вровень. — А вдова Тусси, она живет дальше по улице, стирает ему белье, какое уж есть. Старику-то ведь уже девяносто один год стукнул».

Глаза у господина Заткачика были удивительно живые и яркие, и пока тетушка Вровень с Тиффани прибирали его комнату, он говорил и говорил. Когда Тиффани пришла к нему впервые, он назвал ее Мэри. Он и теперь иногда ее так называл. А когда она проходила мимо его кресла, он ухватил ее за запястье. Сквозь кожу у него просвечивали синие вены, но рука была на диво сильная, и Тиффани испугалась до дрожи, когда в нее вцепилась старческая клешня.

— Не хочу быть никому обузой, — напористо проскрежетал старик. — Денежки на смерть я себе отложил. Тоби, сынку моему, не о чем волноваться. Я сам за себя заплачу! Хочу, чтоб похороны были знатные: лошади черные с плюмажами, плакальщицы и чай с закусками для всех опосля. Я все расписал, комар носу не подточит. Погляди в шкатулке, все ли на месте, хорошо? А то эта ведьма вечно тут крутится!