Терри Пратчетт - Шляпа, полная неба

«Ну, ладно», — подумала Тиффани.

Она принесла с собой три свежих яйца. Пора бы уже понять, в чем секрет путанки. Глупо ведь… Все девочки давно умеют их применять… Тиффани не сомневалась, что все делает правильно.

Она предусмотрительно набила карманы чем попало и теперь стала доставать это что попало не глядя, оплела яйцо, как делала тысячу раз, взяла ниточки и потянула их так, чтобы…

Чпок!

Яйцо треснуло и закапало.

— Вот что я тебе скажу. — Госпожа Ветровоск приоткрыла один глаз. — Это все баловство. Палочки да камушки.

— А вы когда-нибудь плели путанку? — спросила Тиффани.

— Нет. Никак не могла понять, в чем секрет. Они только мешаются. — Госпожа Ветровоск зевнула, поплотнее завернулась в одеяло, шумно поерзала, устраиваясь поудобнее под скалой, и спустя недолгое время ее дыхание сделалось глубоким и ровным.

Тиффани тоже накинула одеяло на плечи и стала ждать, когда выйдет луна. Она думала, что тогда станет спокойнее, но ошибалась. Пока луна не взошла, вокруг была только темнота. После ее появления добавились еще и тени.

Рядом раздался храп. Это был уверенный, добросовестный храп, напоминающий звук рвущейся ткани.

Пришла тишина. Она порхнула сквозь ночь на серебряных крыльях, бесшумно, как перышко, и опустилась на скалу неподалеку — тишина в облике птицы. Она повернула голову и в упор посмотрела на Тиффани.

Было в этом взгляде нечто большее, чем обычное птичье любопытство.

Старая ведьма снова всхрапнула. Тиффани, не спуская глаз с совы, протянула руку и легонько потрясла госпожу Ветровоск. Это не помогло, и она потрясла снова, уже не легонько.

Раздался такой звук, будто три свиньи с разгона налетели друг на дружку, и ведьма приоткрыла один глаз:

— Штоэ?

— Там сова! Она смотрит на нас! И сидит совсем близко!

Сова вдруг моргнула, взглянула на Тиффани с удивлением, словно только теперь ее заметила, расправила крылья и скользнула прочь.

Госпожа Ветровоск схватилась за горло, кашлянула раз-другой и сказала хрипло:

— Ну конечно, это была сова! Я добрых десять минут убила, чтобы подманить ее так близко! А сейчас будь добра, посиди тихонько, и я попробую снова. Иначе придется обойтись летучей мышью, а они на меня плохо действуют: мне потом еще долго кажется, будто я вижу ушами, а разве это пристало порядочной женщине!

— Но вы храпели!

— Глупости! Ничего я не храпела! Просто расслабилась немного, пока подводила к нам эту сову. И если бы ты не тряхнула меня и не вспугнула ее, я бы сейчас уже видела все вересковые пустоши ее глазами!

— Вы хотели… подчинить себе ее разум?

— Нет! Я тебе не роитель! Я всего лишь… заимствую его на время, подталкиваю легонько. Птица и не подозревает о моем присутствии. А теперь попытайся немного отдохнуть.

— Но если роитель…

— Если он объявится поблизости, я уж тебе скажу, не сомневайся, — прошипела старуха и снова улеглась на спину. Потом вдруг резко приподняла голову: — И я не храплю!

Через полминуты она снова захрапела.

Еще через минуту вернулась сова — а может, это была уже другая. Она плавно опустилась на ту же скалу, посидела немного и улетела. Ведьма перестала храпеть. Она и дышать перестала.

Тиффани склонилась к ней — ниже, еще ниже, и наконец приложила ухо к груди, чтобы проверить, бьется ли сердце. Ее собственное словно чья-то рука сдавила…

…потому что Тиффани вспомнила день, когда нашла матушку Болен. Бабушка лежала на узкой железной кровати так мирно, будто спала, но Тиффани, едва переступив порог, почуяла беду…

Тук.

Тиффани сосчитала до трех.

Тук.

Да, это билось сердце.

Очень медленно, как растет побег деревца, рука шевельнулась. С неспешностью ледника, спускающегося с горы, она скользнула в карман и достала большой кусок картона:

Тиффани сочла за лучшее не спорить. Но она потеплее укрыла госпожу Ветровоск одеялом и сама завернулась плотнее.

При лунном свете она снова попыталась сплести путанку. Конечно, у нее получится. Может быть, если…

При лунном свете она тихонько, тихонько…

Чпок!

Яйцо треснуло. Они всегда лопались. Теперь осталось последнее. А с жуком Тиффани и пробовать не решалась, даже если бы ей удалось его поймать. Это было бы слишком жестоко.

Она села и стала смотреть на серебристо-черный пейзаж. И тогда Дальний Умысел сказал ей: «Ближе он не сунется».

Почему?

Она подумала: «Не знаю, откуда мне это известно, но я уверена — он боится приближаться. Он знает, что госпожа Ветровоск со мной».

А потом подумала: «Но откуда у меня такая уверенность? У роителя ведь нет собственного разума. Он не знает, кто такая госпожа Ветровоск».

Дальний Умысел ответил: «Я думаю над этим».

Тиффани прислонилась спиной к скале. Порой у нее в голове становилось слишком… многолюдно.

А потом наступило утро. Светило солнце, ее волосы были мокрыми от росы, и туман поднимался над землей, словно дым… А на скале, где раньше была сова, сидел орел и ел кого-то маленького и пушистого. Тиффани могла разглядеть каждое его перышко.

Орел проглотил добычу, глянул на Тиффани безумными птичьими глазами и улетел прочь, взвихрив туман крыльями.

Госпожа Ветровоск, лежащая рядом, снова захрапела, и Тиффани решила: должно быть, это означает, что она вернулась в свое тело. Девочка легонько ткнула ее под бок, и раскатистое «хрррррррпрпрпрпр» резко перешло в «бррррып».

Старая ведьма села, закашлялась и отчаянно замахала Тиффани, чтобы та передала ей бутылку с чаем. Только выпив добрую половину, госпожа Ветровоск смогла высказаться.

— Кто бы что ни говорил, а кролик куда вкуснее жареным, — выдохнула она, возвращая пробку на место. — И мех — тоже совершенно лишнее.

— Вы подчинили себе… позаимствовали разум орла? — спросила Тиффани.

— Разумеется! Не могу же я заставлять бедную старую сову летать после рассвета, только чтобы посмотреть, кто шляется по округе. Она всю ночь охотилась на полевок, и я тебе скажу, сырые полевки еще хуже кролика. Никогда не ешь полевок.

— Не буду, — совершенно искренне пообещала Тиффани. — Госпожа Ветровоск, мне кажется, я знаю, чем занят роитель. Он размышляет.

— Но у него же нет мозгов!

Тиффани позволила своим Уму и Умыслу выложить все, что они надумали:

— В нем есть эхо моего разума, верно? Должно же быть. Он хранит остатки разумов всех, в ком он побывал. Поэтому теперь в нем есть и частица меня. Я знаю, что он там, а он знает, что я тут, с вами. И держится подальше.

— Да? И почему же?

— Думаю, он вас боится.

— Ха! А почему боится?

— Да, — прямо сказала Тиффани. — Потому что я вас боюсь. Немного.