Дмитрий Байкалов - Звездная пирамида

Еще недавно Илона все равно полезла бы в спор – теперь же просто назвала себя дрянью и смолчала.

Дорога плавно поворачивала, огибая город. Встретился управляемый аборигеном механизм, сгребающий с дороги песчаные сугробы. Суставчатые лапы так и мелькали. Здесь пришлось двигаться гуськом, но дальше вертоезды вновь покатили бок о бок.

– А я знаю! – заявил вдруг Цезарь ни к селу ни к городу.

Ипат с Илоной беззвучно воззрились на него, Семирамида не отреагировала, а Ной хмыкнул:

– Что это ты знаешь такое, чего мы не знаем?

– Знаю, почему Альгамбра вне пирамиды, – сказал Цезарь.

– Ну и почему же?

– Потому что… – начал Цезарь и не окончил. Привстал с сиденья, всмотрелся в даль и закричал срывающимся голосом: – Где «Топинамбур»?!

Ипат вздрогнул. Илона непроизвольно дернула рулем, то же сделала и очнувшаяся Семирамида. Вертоезды с лязгом столкнулись друг с другом, Цезарь не устоял на ногах, выпал и кубарем покатился по дороге. Кажется, он даже не заметил такой мелочи, как падение, потому что немедленно вскочил и, уже не в силах говорить, лишь указывал рукой туда, где должен был стоять «Топинамбур», ожидая возвращения экипажа.

«Топинамбура» не было!

Зябь осталась такой же, как была: голубовато-зеленый шарик в звездной системе, изобилующей обломками планет и планетоидов, взорванных в давно забытых галактических войнах и оставленных туземцам на память, чтобы космонавигация не казалась им скучной. Шарик плыл в черноте, как будто прошлое никак его не касалось. На нем обитало сколько-то миллионов аборигенов, которых тоже мало касались дела минувших эпох. Ларсен невольно хмыкнул: а что их вообще касается? Вопросы сохранения сонной жизни? Цены на брюкву? Сплетни о соседях?

Черта с два только это. Теперь, хотят они того или нет, их также касается авантюра, затеянная Советом архистарейшин, авантюра, в которой – Ларсен был в этом уверен – кое-кто из старых пеньков, составляющих Совет, уже успел разочароваться.

«Топинамбур» не возвращался на Зябь после двух успешных вербовок. Ларсен знал это от него самого. Средств межзвездной связи на Зяби как не было, так и нет, потому что откуда им взяться? Следовательно, на Зяби ничего не знали о вербовке Дара и Хатона. Фатальное упущение со стороны лопухов, считающихся экипажем «Топинамбура»! Не меньшее упущение со стороны выжившего из ума Сысоя, не проинструктировавшего экипаж должным образом!

Им же хуже. Деревенщине пристало копаться в навозе, а не путешествовать по Галактике. Настоящую работу должен делать профессионал.

Конечно, дуракам иногда потрясающе везет, но везение никогда не длится вечно. Для Зяби оно кончилось. Скользкий Дайм не подвел: на Альгамбре Ларсен овладел зябианским корабликом, не встретив ни малейших трудностей, и сам удивился тому, насколько это оказалось легко провернуть. Теперь – всё. Самим зябианам больше никого не завербовать, да и о двух удачах своих вербовщиков они узнают не раньше, чем на их паршивую планету заявится какой-нибудь случайный торговец. Притом информированный!

Ларсен нагло опустил свой старый корабль на то самое поле, громко именовавшееся космодромом, где садился в прошлый раз. Тогда ему пришлось уносить ноги – сейчас он был абсолютно уверен в себе. Он ступил на траву, на сей раз имея в ухе отпочкованный кораблем «сторожок» – тревожное связное устройство, по сигналу которого корабль немедленно явится на помощь. «Топинамбур» по приказу Ларсена остался на орбите, включив режим поглощения электромагнитных волн в световом диапазоне, и не мог быть обнаружен по причине отсутствия у туземцев инфракрасных телескопов. На всякий случай Ларсен захватил с собой и «сторожок» от «Топинамбура».

Он был во всеоружии.

Полуденное солнце теперь стояло ниже, чем в прошлый раз, из чего Ларсен сделал вывод, что близится осень. В остальном поле космодрома не изменилось: все та же трава, кое-где выщипанная уродливым местным скотом, а кое-где и стоящая по пояс, разбросанные там и сям кучки навоза и три-четыре животины, пасущиеся в отдалении. Жужжащие насекомые, пробудившие неприятные воспоминания об осином рое. Низкорослые здания на краю поля. Ларсен туда не пошел, а двинул напрямик к дороге. Через час он уже трясся на попутной телеге по направлению к столице.

– Ты?! – безмерно удивился Сысой, когда Ларсен, имея самый решительный вид, вошел в здание Совета архистарейшин и, небрежно отодвинув опешившего от такого нахальства секретаря, проследовал прямо к дежурному архистарейшине. Им оказался Сысой Кляча.

– Я, – коротко бросил Ларсен. И добавил, дав старикашке немного времени очухаться: – Поговорим – или сразу полицию покличешь? Не советую.

Следствием разговора было то, что Сысой побелел, затем сделался серым и начал хватать ртом воздух. Подслушивающий за дверью секретарь побежал за фельдшерской бригадой, всегда дежурившей при сборище старых развалин, заменявшем на Зяби правительство, а Ларсен, внутренне торжествуя, направился пешком в ту же гостиницу, где жил в прошлый раз. Он шел независимо и гордо, сначала презрительно поглядывая на туземцев, а затем потеряв к ним интерес. И то сказать: что значит победа над такими растениями, каковы зябиане? Грош ей цена. Такими победами не хвастают – это будни. Но выпить толику лучшего местного бу-хла по случаю удачи можно.

Только не в баре. Не хватало еще тереться среди туземцев. Бутылку и закусь – в номер, и настрого приказать, чтобы не беспокоили. Даже если придут от архистарейшин. Потерпят до завтра, не развалятся! Ларсен предлагал им сделку? Предлагал. Ларсен просил их хорошенько подумать? Просил. Теперь пускай они униженно просят его, а он повозит их мордой по столу и – так уж и быть – нехотя согласится. Уже на новых условиях.

Никуда не денутся, придут. Заев первую стопку копченым хвостом кенгуролика и ощущая в организме полный комфорт, Ларсен подумал, что Сысой, пожалуй, повержен и если не окочурится, то остальные сорок девять старых пеньков в Совете теперь не дадут ему слова сказать. Заплюют со всех сторон отравленной слюной, а то и тюкнут клюкой по маковке. Кстати, вполне справедливо: не берись за то, в чем не смыслишь!

Тем временем Сысой, отпоенный травяным настоем и отвезенный домой, к своему удивлению, осознал, что его дряхлый организм помирать вроде бы не собирается. Хотя следовало бы. И хотелось. Жаль было только помирать вот так – проигравшим, не оправдавшим надежд. Горько и паскудно. Как будто смерть сама по себе недостаточно неприятна, чтобы приправлять ее лишней горечью!

Он лежал, глядя в потолок, когда явился внук Агафон: борода всклокочена, рожа потная, сипит и дышит тяжело – значит бежал. Сообщили. Уважил деда, примчался со всех ног, да только что он может? Утешать?