Дмитрий Байкалов - Звездная пирамида

Была у меня одна подленькая мыслишка: договориться с вольными торговцами, чтобы те доставили нас не на Зябь, а на Дар. Зуб даю, Ной подумал об этом еще раньше. Ну что нас ждет на Зяби, кроме Дурных земель, если мы вернемся всего-навсего с двумя вербовками и без корабля? Даже Сысой вряд ли за нас заступится. А дариане помогут, утешат, расплатятся с торговцами за наш перелет и, если их корабль еще на планете, задержат его ради нас, чтобы он повзрослел и отпочковал потомка. Они нам его даром отдадут, или я дариан не знаю!

Подлая штука голова – хоть бей по ней, хоть примочки ставь, все равно под черепом заведутся подленькие мыслишки. Я решил, что Дар мы оставим на самый крайний случай, когда либо всем помереть, либо нам с Ипатом сгореть от стыда. Стыдиться все же полегче.

Ну, словом, я сидел и изобретал для Ларсена всевозможные казни, одна позорнее и мучительнее другой, и думать забыл обо всем прочем. Ной мне напомнил. У жуликов и без того голова хорошо работает, а уж когда их прижмет, никому за их соображалкой не угнаться. Ной спросил меня, по какой причине Альгамбра до сих пор не в имперской пирамиде и почему я об этом знаю, а он нет.

А дело было так. Три дня наши вели переговоры с правительственными чиновниками, то есть вел-то их главным образом Ной, а остальные так, присутствовали. Присутствовал и я, пока не надоело. Когда у меня устала челюсть сдерживать зевоту, я отпросился погулять по этому ихнему Дворцу коммерции и предпринимательства. Меня и отпустили – гуляй себе, – к тому же в начале переговоров Ной представил меня всего лишь как второго пилота. Я хотел было возмутиться, да сообразил: в глазах альгамбрийцев я и впрямь на первого пилота не тяну. Ну и, стало быть, незачем создавать у них впечатление, что мы несерьезные люди.

Никто меня не сопровождал, гуляй себе, только не во всякую дверь пускают. Всевозможного народу множество, но в это здание можно втиснуть еще двадцать раз по столько. Коридоры сплошь красивым камнем отделаны, залы огромные, кабинеты, закоулки какие-то, статуи в нишах, храм каких-то местных святых, музей альгамбрийской торговли, и чего в нем только нет. Но мне не музей был нужен.

Прошел я по всем надземным этажам, а потом спустился в подвальный, там обстановка куда как скромнее, а народу почти вовсе нет. Я уж хотел идти назад, но тут вижу: водопроводчики устраняют протечку. Один – старый дядя, а другой – парнишка моих примерно лет, сразу ясно, что подсобник. Дядя взглянул на меня без любопытства, отвернулся к трубе, боднул воздух башкой, чтобы маска со лба на глаза съехала, и давай варить. Ага, думаю, плазменная сварка. Что-то похожее я видел на Даре. У нас на Зяби даже газовую сварку не в каждой механической мастерской найдешь, а тут – красота! Искр почти нет, и пламя не сказать чтобы слишком яркое, глаза почти терпят, надо лишь чуть прижмуриться. Вварил дядя в трубу заплатку, что-то буркнул парнишке на местном языке и ушел куда-то. Может, за заплатками, а может, у него в аппарате плазма кончилась. И если вы думаете, что я упустил случай поболтать с пареньком и выяснить, как тут у них на Альгамбре устроена жизнь, то мне обидно: за дурака вы, что ли, меня держите?

– Привет! – говорю ему на общеимперском.

Он ответил, правда, с жутким акцентом, но я кое-как понял, что он тоже меня приветствует, а не советует поскорее убраться на все четыре. И тут же спрашивает:

– Ты инопланетник? – Как будто ему и без того это не ясно.

– Это ты, – говорю ему, – инопланетник, а я зябианин, понятно?

– Ага, – говорит и головой кивает, – значит, инопланетник.

Минут десять мы с ним выясняли, кто из нас инопланетник, а кто нет, чуть не подрались – и подрались бы, наверное, если бы я понимал каждое слово из того, что он мне лопотал. А потом уселись рядышком на ящик с инструментом и постановили говорить медленно и с расстановкой, чтобы понять хоть что-нибудь. Парнишке тоже хотелось поболтать, сразу было видно, что сварщик ему достался неразговорчивый.

И начал я, конечно, с ерунды, чтобы парень не заподозрил, что я не просто болтаю, а сведения из него тяну. Между прочим говорю:

– У нас такую протечку и чинить бы не стали: подумаешь – капает! Да еще в подвале. Тут ниже нас только фундамент, да?

Мальчишка почему-то прыснул в кулак и сообщил шепотом:

– Не, там еще один этаж, только туда нельзя.

– Почему нельзя? – спрашиваю.

– Тебе, – говорит, – нельзя, а мне можно. – Наклонился к моему уху и прошептал: – Туда мало кого пускают. Там у нас верховный правитель, он посетителей не любит и протечек тоже…

И снова прыснул, а потом захихикал.

Ну, я, понятно, давай расспрашивать. Любопытно же. Что за правитель, который живет двумя этажами ниже уровня земли? Зачем это ему? Не мог построить себе дворец или хотя бы снять домишко в пригороде? А если он посетителей не любит, то что ему стоило окружить свой дом высокой стеной и поставить стражу? Правитель же! О сырости вообще молчу: Альгамбра – планета сухая, вроде Хатона. Какое место ни выбери, все равно оно будет суше, чем подвал.

Что-то тут не так, думаю. Хотел нажать, но помедлил ровно одну секунду и сделал лучше. Отодвинулся от паренька, выпрямился, чтобы посмотреть на него сверху вниз с этаким прищуром, да и заявил:

– Ври больше.

И через полчаса узнал все. К каждому механизму свой подход нужен, а человек – тот же механизм, только он этого не понимает, потому что слишком заносится. Выложил мне мой новый приятель все про верховного правителя Альгамбры, а я только рот зажимал обеими руками, чтобы не захохотать на весь подвал.

Примерно век назад, когда вовсю строились верхние этажи имперской пирамиды, какой-то вербовщик заглянул и на Альгамбру. Был он вроде Ларсена, такой же неукротимый в смысле набить свой карман за чей угодно счет. Беда того вербовщика состояла в том, что его звездолет уже отпочковал десять потомков, а может, и все одиннадцать, то есть был, если очень повезет, способен всего лишь на одно – последнее – почкование. Знать не знаю, какие правители правили в ту пору Альгамброй, но уж точно похитрее наших архистарейшин. Они заключили с вербовщиком договор с условием: он вступает в силу только после взросления переданного Альгамбре корабля и его всесторонних испытаний. Успешных, само собой, испытаний, а если нет – иди гуляй.

Договор так и не вступил в силу. Корабль вербовщика поднатужился, чуть не помер, но произвел-таки на свет еще одного потомка. Тут-то все и началось.

Сначала зародыш, по словам мальчишки, вообще не хотел расти: то ли не мог, то ли ему и так было хорошо. Что только ни предлагали ему в пищу, от лучших деликатесов до ювелирных алмазов, чем только его ни облучали – ничего он не поглощал и ничем как будто не интересовался. Короче, вел себя совсем как злостный покоенарушитель у нас на Зяби, боящийся Дурных земель, то есть выделывался под хворого, особенно на голову.