Евгений Мисюрин - Ловушка для папы [СИ]

Базар Феса как всегда шумел, и если прислушаться, казалось, что разговор ходил по нему волнами, то усиливая звук, то ослабляя его, будто бился о стены, как вода в фонтане. Можно было закрыть глаза, и тогда казалось, что находишься среди небывалого людского моря, пропуская через себя волны шума, украшенные мелкими барашками витиеватых восточных выражений. Бывший десятник гвардии Гранадского эмирата, а ныне базарный нищий Рашид Ахтамани-бек, прикрыл глаза и заёрзал, усаживаясь на циновке поудобнее. Он любил такие моменты, когда солнце греет полуприкрытые веки, привычный за последние месяцы человеческий гомон рождает в голове не связанные с ним воспоминания. А главное, можно спокойно посидеть.

Но, видимо, не в этот раз. Не прошло и нескольких минут блаженства, как идиллию нарушил хорошо знакомый голос.

– Раис Рашид, раис Рашид, смиренно прошу разрешения обратиться.

– Селим, мы же давно не в армии, а я не твой раис. – Не открывая глаз сказал бывший десятник. – У тебя ко мне какое-то дело? Тогда говори, как есть.

– Рашид Ахтамани, я думаю, что скоро ты опять станешь моим раисом.

Нищий мгновенно распахнул глаза. Его фигура, не изменив позы, приобрела стальную твёрдость и готовность к броску. Теперь это был не нищий. Просто бывалый, опытный солдат, волею судьбы оказавшийся временно не у дел. Любой бы, глядя на мгновенно напрягшегося человека, охарактеризовал его именно так. Не стал исключением и Селим, бывший подчинённый десятника. Он улыбнулся, узнавая повадки командира, и несколько раз утвердительно кивнул.

– Точно-точно. Сейчас у дивана встретил, знаешь кого? – И тут же, на дожидаясь ответа: – Самого Боабдила. Аллахом клянусь.

– Не поминай имя всевышнего всуе, пустомеля. Тебе показалось, не иначе.

Рашид расслабился. Все месяцы вынужденного безделья Селим служил самодеятельным разносчиком новостей. Хотя, в большинстве своём это были ничем не подтверждённые слухи, из которых добрая половина оказывалась выдуманным болтунами враньём. Так что верить его словам стоило лишь если балабол говорил о чём-то возможном. Но уж никак не о Боабдиле, который сам приказал Рашиду скакать в Марокко.

Их оставалось четыре дюжины на три сотни кастильцев. И от стен бастиона уцелело не больше половины, когда командующий, шах Мухаммед XII, Боабдил, приказал ему уводить людей. Это было мудро. Королей, шахов, и так далее, не убивают. Боабдил остался жить, пусть и в заточении. Но людей Рашид сохранил. И вот сейчас появляется этот обладатель языка, подобного метле утреннего дворника, собирает все самые невероятные слухи и вываливает их прямо на голову бывшего командира, бередя этим старые раны. Дурака следовало наказать.

Рашид строго глянул на бывшего подчинённого.

– Раис Рашид, смиренно прошу разрешения обратиться, – строго по-военному выкрикнул тот.

Даже в парадную стойку встал, будто встречая паланкин самого эмира. Старый солдат не мог не ответить согласием.

– Час назад я был на площади у дивана. Зашёл к торговцу лепёшками. А на выходе увидел Боабдила в окружении солдат в неизвестной мне форме. Они выкрикивали призывы ко всем служивым, оставшимся без дела и средств, вступать в обновлённую армию Гранады. Увидели меня, привели к шаху. Он расспросил о тебе и о том, как мы вообще живём. Потом пригласил нас обоих. Даже денег дал. Он как знал, Рашид, что ты согласишься. Дал мне три мараведи для себя, и два кастильских реала, чтобы я передал их тебе.

– Когда? – хрипло спросил Рашид. Голос внезапно пропал, дыхание остановилось.

– Завтра на рассвете сбор за городом, у казарм. Ну так что, тебе деньги давать?

Бывший десятник даже забыл о двух реалах. В голове, как однообразная песня дервиша, крутилось: «Я ещё нужен моему Боабдилу. Мы ещё с ним повоюем…». Про деньги он сообразил лишь через какое-то время.

– А? Реалы? Да, конечно. Давай.

Селим споро выложил на подставленную ладонь две тяжёлые серебряные монеты и вновь замер.

– Разрешите идти?

– Идите, солдат, – Рашид довольно улыбнулся.

Первым делом он сходил в лавку к меняле-ашкеназу и выкупил её. Свою любимую. Дамасскую саблю, прошедшую с ним не один год и не один бой, ту, которая множество раз выручала его, и кому он платил тем же. А месяц назад, увы, не смог содержать. И, обливаясь в душе слезами, отнёс в лавку менялы с условием, что месяц тот не будет её продавать. И вот теперь настал час триумфа.

Однако, выкупить саблю оказалось непросто. Отдал больше реала. Поэтому во втором месте, куда зашёл бывший десятник, ему не повезло. Знакомый по рынку, сапожник Ахмед, никак не соглашался продать сапоги за оставшиеся у Рашида деньги. Бывший воин уже отказался от обязательного для всех остальных, он уверен, похода в кальянную и весёлый дом. Он готов был даже провести эту ночь без ужина. Но явиться на утренний осмотр в сапогах, которые просят тюри…

К счастью, Ахмед оказался порядочным человеком. Он объяснил, что стоимость обуви выросла не по прихоти, а потому, что Египет, через который шли все берберские караваны, теперь под османами, а они обложили купцов пошлинами. Все же морские пути перекрыты христианами. Геркулесовы столпы в руках Мадрида и Лиссабона, атлантические порты заняты Португалией. Из дюжины пригодных для торговли портовых городов осталось всего четыре. Поэтому цены на кожу, красители, даже касторовое масло, взлетели до небес.

Но Ахмед не даром был хорошим знакомым. Видя, как вытянулось от огорчения лицо старого воина, он предложил отремонтировать его сапоги. И сделал это очень аккуратно, причём за полцены, так что Рашиду хватил ещё и на нитки с иголкой. Большую часть ночи бывший десятник не спал, колол в полумраке ночлежки пальцы иглой, вполголоса шипя при этом, но зато… Утром, за несколько минут до рассвета перед казармами стоял уже не нищий с рынка. Любой, проходя мимо, обратил бы внимание на бравого воина в полном, подогнанном по фигуре, обмундировании, полностью экипированного, да ещё и с сияющей как само солнце, саблей на боку. Ничто не говорило о том, что ещё вчера этот человек сидел на циновке в углу, ожидая подаяния.

Рашид Ахтамани-бек молодцевато оглядывался в ожидании начальства. И правда, стоило солнцу оторвать своё круглое тело от горизонта, к воротам казарм, поднимая невысокое, тут же оседающее в утренней росе, облако пыли, подкатила коляска. Следом за ней, что-то декламируя, и даже распевая на ходу, бежал строй невиданных ранее воинов. Бывший гвардейский десятник с удивлением рассматривал необычных бойцов.

Все они были одеты в одинаковые, жёлто-зелёные, пятнистые одежды. Простенькие. Свободные штаны, не шаровары, и не узкие, как у христиан. Короткие куртки с нашитыми сверху карманами. У каждого поверх куртки – жилет, а на голове – удобная кепка с козырьком. Рашид даже поморщился. Не походить в такой одежде по базару, гордо выпятив украшенную аксельбантами грудь, не сверкнуть грозно очами из-под роскошной чалмы. Видимо, это какие-то исправительные, наказательные войска, подумал бывший гвардеец. Он нерешительно подошёл к коляске эмира и вытянулся в парадной стойке. Как-то очень естественно за ним выстроились все три дюжины тех, кого он когда-то перевёз через пролив.