Евгений Мисюрин - Ловушка для папы [СИ]

Вся схватка не заняла и трёх минут. Наконец, Анхело метнулся к дереву и одним ловким движением разрезал верёвку, которой были привязаны жертвы. Ну и глаза у них. Впрочем, как и у всех. Кого бы ни освобождали – реакция одна. Сначала ужас, ожидание смерти, а то и чего похуже, потом облегчение, потом…

– Нет, с нами нельзя. Идите куда-нибудь, только не домой, вас там в первую очередь искать станут.

Молодец Анхело. Отлично работает. Привык уже. Все они просятся, вот только не все нужны. Его самого Иська с дядей Васей взяли только по знакомству. А потом учили целый месяц. И сейчас ещё учат. Он пока хуже всех с оружием работает. А главное…

Его тогда Василий Лукич в сторону отвёл, и спросил на ухо:

– Ты уверен, что псы не додумались нас на живца ловить? Представь, подослали нам в отряд своего, который и выведет нас всех прямо на засаду. Может такое быть?

Мальчик тогда задумчиво кивнул. И больше не отвечал согласием на подобные просьбы.

– Иди-ка сюда, – прозвучало по-русски от костра.

Василий Лукич разглядывал какую-то бумажку, и лицо у него было очень недовольное.

– Спохватились, – скривился он. – Здесь письмо, в котором всем братьям предписывается собирать сведения об отряде, что уничтожает доминиканцев. Так что надо нам, Иська, перерыв взять месяца на три. Собирайся, пойдём мы все в Гранаду.

– В Гранаду? Зачем?

– Там после войны кого только не набежало. И ветераны, и бывшие рабы, и мориски. И никакого порядка. Там нас даже если и будут искать, всё равно не найдут.

– Ого, богатенькие братцы были, – к ним подошёл улыбающийся Анхело. Он подбрасывал на ладони приятно звенящий кошель.

– Вот, и средствами на дорогу псы господни нас обеспечили, – продолжил дядя Вася. – Вы, ребята, покормите несчастных, чем там в котелке осталось, да попросите их нам помочь с уборкой.

Управились быстро, небо на востоке только сереть начало. Дали жертвам серебряный реал, чем удивили несчастных до круглых глаз, и отправились к лошадям. Путь долгий, а спать лучше вечером, чтобы внимания не привлекать. Никто не должен знать, что именно эти два мирно выглядящие юноши в сопровождении доброго и весёлого дядюшки и есть члены ужасной группы рапториканцев, что в переводе с языка богослужений значит «Уничтожители собак».

Несмотря на постоянные походные условия, отсутствие элементарных удобств, такая жизнь нравилась обоим мальчишкам. Анхело был доволен тем, что всегда сыт, одет, никто его не прогоняет, а наоборот, даже занимается с ним самым что ни на есть благородным делом – фехтованием. Как оказалось, выросший при монастыре юноша очень страдал от одиночества, пряча свою тоску за словоохотливостью, бесшабашным поведением и внешним презрением к окружающим. Теперь, найдя себе настоящих друзей, Анхело раскрывался с другой стороны, и пример со звездой очень хорошо это показывал.

Хесус же нашёл в образе жизни рапториканцев сразу несколько привлекательных сторон. Это и месть убийцам родителей, лишившим его семьи. Кроме того, мальчику очень нравилось видеть в глазах спасённых ими людей восторг, признательность, а потому ощущать свою нужность. И ещё, хотя он никому и не признавался в этом, видения отца с мечом, преследующие его каждую схватку, оставляли позже чувство правильности поступков. Ну, и последнее, он очень привязался к Василию Лукичу, самому необычному человеку из всех, кого он встречал. И с каждым днём эта привязанность становилась всё сильнее.

До Гранады добрались только на третий день, всё-таки ехали почти сотню лиг. Попасть в город оказалось не так-то просто. Посад под стенами оказался запружен многоязыкой толпой, в которой мальчик различал и кастильский, и арабский, и ещё какие-то языки. Люди также были под стать – больше половины носили шаровары, типичные для мусульман лёгкие рубахи с жилетами. Головы многих украшали фески, чалмы. А вот крестов на шее было на удивление мало.

Стража на воротах также напоминала о тех благословенных временах, когда Гранадой правил Боабдиль, а проклятые псы ещё не выискивали себе жертв среди иноверцев. Четверо стоящих возле настежь открытых створок держали в руках кривые сабли, которые кастильские воины считали непозволительными, так как в отличие от прямого меча, они не похожи по форме на крест. Впрочем, на двоих юношей в сопровождении дядюшки стража не обратила особого внимания, лишь махнули рукой, мол следуйте дальше, не задерживайте очередь.

До рыночной, или как здесь говорили по старой памяти, базарной площади, шли, удивлённо оглядываясь. Давно на территории Кастилии не видно было такого количества мусульман. Фердинанд и Изабелла, пользуясь одобрением церкви, старательно приводили страну к единоверию, бесцеремонно расправляясь с любыми иноверцами. А тут…

Со стороны ворот внезапно волной прошёл непонятный гомон, люди бесцельно забегали туда-сюда. Толпа вдруг отхлынула, и на середину, туда, где раньше был питьевой фонтан, торжественно въехал высокий чернобородый мужчина на белом коне в окружении десяти вооруженных телохранителей.

– Боабдиль… – в один голос выдохнула толпа, а кто-то не побоялся выкрикнуть. – Ты вернулся?

Мухаммед, если это был он, повертел головой, затем дёрнул повод, и его конь, перебирая тонкими ногами, повернулся вокруг хвоста. Не найдя говорившего, опальный правитель улыбнулся куда-то в неопределённую сторону и громко ответил:

– Я забыл здесь свою чалму. Как я мог не вернуться?

Хесус, открыв от удивления рот, смотрел на невероятное действо, забыв обо всём. В себя его привёл дядя Вася, звучно подбив ладонью под подбородок.

– Рот закрой, а то муха залетит, – сказал он по-русски.

– Что это, Василий Лукич?

Но вместо Свиньина ответил совершенно незнакомый человек, стоящий чуть сзади. Он хитро подмигнул юноше и с улыбкой произнёс:

– Ничего особенного. Вернулся законный правитель. Теперь всё будет хорошо, мальчик.

Сказано это было тоже по-русски, и Хесус вновь открыл от удивления рот.

В келье было тихо, спокойно. Умиротворяюще помигивали огоньками лампадки под иконами, заправленные оливковым маслом. Сквозь толстые стены еле слышно доносился далёкий псалом клира. Впрочем, кельей это помещение только называлось. Гораздо более оно походило на рабочий кабинет преуспевающего вельможи, администратора. Основное пространство занимал огромный, массивный стол из светлого, почти белого дуба, с обтянутой зелёным сукном столешницей. На нём аккуратными стопками лежали, задрав углы в небо, деловые бумаги. Совершенно разные, от отлично выделанных пергаментов с вычурными подписями и чернильными, восковыми, а то и сургучными печатями, до замусоленных исчерканных обрывков, заполненных неудобочитаемыми, писаными углем, каракулями.