Евгений Мисюрин - Ловушка для папы [СИ]

С трупами неплохо помогли ночные хищники. Дорогу они подчистили почти полностью, осталось только собрать ненужные им несъедобные вещи, такие, как три винтовки, из них одна погнутая, одна сломанная пополам, а последняя с разбитым прикладом. На всякий случай Свиньин вынул из всех затворы и забросил оружие в ручей, после чего положил сверху пару камней.

О мёртвых, застреленных в стороне от дороги, особо беспокоиться не стоило. Проезжающим их не видно, а не пройдёт и трёх ночей, как от тел ничего не останется, всё подъедят падальщики. Пора было возвращаться.

Мария, укутавшись в рогожу, сидела прямо на земле, обхватив руками колени. Василий нарочито громко вышел из кустов, и девушка испуганно обернулась. Впрочем, выражение лица её тотчас сменилось на брезгливое.

– Где завтрак? – требовательно проговорила она.

– И тебе доброе утро. Как спалось?

– Ты… – девушка рывком вскочила на ноги. – Ты отвратительный серв! По твоей вине, Базиль, я лишилась кареты, всех своих вещей, даже верхней одежды. Как только ты доставишь меня в Кадис, я сразу же пожалуюсь на тебя сеньору Бонду. А сейчас немедленно накрой мне завтрак!

Свиньин, не глядя на спутницу, поймал за ослабленный недоуздок ближайшую лошадь и бросил через плечо:

– Нам следует убираться отсюда, и как можно скорее, если мы не хотим попасться в руки погоне. Лично я запрягаю наших коней в телегу и еду. Вы, сеньора, можете оставаться и сколько угодно ждать, пока вам принесут завтрак.

Ответом ему было молчание. Василий по пути ко второй лошади мельком глянул на Марию. Та застыла, как соляной столб. Жизнь выдавали лишь яростно раздувающиеся ноздри и горящие гневом глаза. Следует поторопиться, подумал молодой человек.

Через полчаса из леса на дорогу выехала гружёная набольшим количеством сена телега, запряжённая двойкой. Правил ей молодой человек, одетый в неопрятный, грубый, самодельный жилет на голое тело. Сзади сидела женщина неопределённого возраста, с головы до ног, подобно куколке, замотанная в пыльную серую рогожу.

– Н-но, пошла! – крикнул молодой человек по-русски, но андалузские крестьянские лошадки то ли не поняли незнакомой речи, то ли просто игнорировали возницу, потому что, не прибавляя шага и лениво опустив головы, двинулись в сторону Малаги. Женщина в телеге несколько раз призывно «эйкнула», но, видя, что её кучер никак не реагирует, замерла.

От «Табернума» остался только полностью обгоревший остов, огороженный редкими жердинами. Телега, не останавливаясь, поехала мимо, лишь пассажирка испуганно и задумчиво долго смотрела на пепелище, пока то не скрылось за поворотом.

Дорога ужом вилась среди невысоких скал, временами прячась под кронами окружающих её деревьев, возница бросил поводья – всё равно умные лошадки никуда не свернут из наезженной колеи. Он достал из-под наваленного сена ранец, вынул из него два пистолета, отщёлкнул оба магазина и теперь, не торопясь, набивал их патронами, которые вылавливал в недрах всё того же ранца. Его попутчица некоторое время осуждающе наблюдала за процессом, затем скинула с головы рогожу, неприлично обнажив роскошную, пышную шевелюру, пару раз чмокнула пересохшими губами, и презрительно произнесла:

– Тебе, Базиль, чем заниматься ерундой, стоило бы озаботиться одеждой и провиантом для своей госпожи. По твоей милости я одета как портовая… э-э… девушка, ничего не ела со вчерашнего дня и передвигаюсь в какой-то скрипящей и дёргающейся таратайке.

– О, сеньора, – с нескрываемым ехидством произнёс Василий. – Если ваша милость изволит помнить, меня заперли на постоялом дворе ещё вчера.

– Фу! Я не отвечаю за дурацкие шутки городской стражи. Я вообще не имею… не имела отношения к вашим с охранниками развлечениям. Так что ты не имеешь права предъявлять мне подобные обвинения.

– А я и не предъявляю. Просто после того, как я увидел место боя, там, на перекрёстке, мне надлежало не спасать совершенно не нужную и неизвестную сеньору, а вернуться в Гранаду и доложить о случившемся сеньору Маверику. Так и сказать, мол, прибрал Господь душу рабы своей Марии Консуэллы, как её там…

– Меня зовут Мария Кумпарсита Хуарес и Мендоса, дурак! – почти на ультразвуке взвизгнула пассажирка.

– А мне какая разница? Вы, если помните, даже не изволили представиться.

Из-за спины послышалось недовольное сопение, и молодой человек продолжил:

– Так что на вашем месте я бы сейчас взялся за изучение оружия, лежащего у вас под ногами. Дорога нам предстоит дальняя, и кто на ней встретится, один бог знает.

– Ты не на моём месте, поэтому озаботься, пожалуйста, вопросами одежды и питания. И хватит уже. Мне надоел этот беспредметный разговор.

– Как скажете, сеньора. Через поллиги будет село, думаю, оба вопроса я смогу решить именно там. А оружием советую заняться.

– Не тебе меня учить, – фыркнула собеседница. – Меня специально готовили, так что я умею пользоваться винтовками куда лучше тебя. Ты, поди, и слова-то такого не слыхал. Всё фузеями да мушкетами их обзываешь.

Однако, после этих слов послышались характерные металлические звуки, обильно сдобренные задумчивым бормотанием и довольными возгласами.

Деревня встретила путешественников тишиной. Не лаяли собаки, не мычали коровы, даже обычные для подобных мест голоногие детишки не носились по единственной дороге. Два десятка домов проехали в полной тишине, любуясь наглухо закрытыми ставнями. Шагов через сто после последнего дома Василий увёл телегу под группу раскидистых деревьев, сунул в карман пару серебряных монет, даже не глядя на номинал, и пешком отправился обратно.

Первый же двор встретил путешественника гробовой тишиной. Пустая собачья будка у калитки, вытоптанные цветы, безжалостно обобранная картофельная грядка, хотя по уму картошке бы ещё пару недель позреть… На стук в дверь тоже никто не откликнулся. Шестым чувством Василий уловил людей с той стороны, но было ощущение, что хозяева замерли в страхе и надежде, что ужасный путник всё-таки уйдёт. Свиньин постоял некоторое время у двери, затем не спеша обошёл дом. Обычная недорогая сельская хижина. Никакого внутреннего дворика. Дверь из кухни ведёт сразу в сад. Тоже, кстати, ограбленный. Половина деревьев со сломанными ветками, дорожки усыпаны апельсиновыми шкурками и раздавленными плодами. А вот на верёвке… Василий аккуратно снял сушившиеся юбки, тёплую женскую кофту и платок. Затем положил на порог дома обе серебрушки и двинулся обратно. На сердце было неспокойно.

Как оказалось, не зря. Ещё на подходе к их повозке воздух прорезал истошный женской вопль. Василий укрылся за придорожными кустами, сложил добычу на землю, после чего пулей взлетел на дерево. Вовремя.