Джесс Буллингтон - Божественная смерть Джиреллы Мартигор

Джирелла повидала немало вооруженных стражников и солдат, с безопасного расстояния, само собой, но еще ни разу ее глазам не представал более грозный воин. И судя по дядиным словам, эта женщина — ее личный телохранитель. Покуда она обалдело глазела на свою защитницу, разинув рот, та опустилась перед ней на одно колено. И даже так пятнадцатилетняя девчонка по-прежнему смотрела в глаза воительницы снизу-вверх.

— Я сестра Вора, — обескураживающе мягко представилась женщина. — Вверяю вам на службу свою жизнь, Джирелла Мартигор, отныне и пока Матерь не призовет меня домой.

— Спасибо?! — Джирелла не знала, что еще сказать. — Я… кхм, очень рада нашей встрече, сестра, и я принимаю твою службу.

Наступило неловкое молчание, и чуть погодя боевая монахиня его нарушила:

— Могу я встать, мэм?

— Да-да, конечно! — Джирелла улыбнулась, воительница встала. Эта женщина — первая смертная, кто внимал всяческой ее команде, и стоило признать, что вкус такой власти скорее приходился Джирелле по душе. Ей было предначертано нести громадную ответственность, однако неплохо бы начать с чего-то маленького… или с кого-то большого, как в данном случае! — Мой дядя, должно быть, на Совете Диадемы, так может, ты захочешь составить мне компанию за завтраком?

Женщина округлила глаза и шагнула назад в кабинет, дабы пропустить Джиреллу.

— Благодарю за приглашение, мэм, но анафемам запрещено преломлять хлеб с людьми вашего положения.

У Джирелы перехватило дыхание. Анафема? Разумеется, она и раньше слышала страшилки о ведьморожденных, да даже сама парочку рассказала в монастыре, но и вообразить себе не могла, что лично повстречается с одной из этих чудовищ. А уж назначение такого создания в твои телохранители — случай немногим менее значимый неожиданных событий, в ходе которых она вдруг оказалась наследницей Ониксовой Кафедры.

— Прости… — начала было Джирелла, но боевая монахиня выставила свою мясистую ручищу.

— Молю вас, больше никогда предо мной не извиняйтесь, ни за что. Цирюльники достойно облагодетельствовали меня, если вы сразу не заметили.

— Раз уж тебе не положено со мной есть, то, догадываюсь, тебе не положено меня и прерывать. — Джирелла улыбнулась своему стражу так, чтобы та не поняла ее превратно. — Не сомневаюсь, что во многом положусь на твой опыт, сестра Вора, но опять-таки догадываюсь, я могу говорить, что угодно кому угодно, будь то искренние извинения или же нелепый приказ.

— Это… наверное, так и есть, мэм.

Джирелле показалось, что под маской женщины тоже промелькнула улыбка.

— А сказать я хотела: прости мне мое любопытство, но не могла бы ты снять маску, дабы я увидела твое лицо целиком? — Оба понимали, что это не вопрос, но боевая монахиня явно противилась этому намеку. — Я ни разу в жизни не встречала анафемы, сестра Вора, и желаю узреть, насколько же в действительности мы с вами отличны.

— Сильно, мэм, — ответила здоровячка слабым голосом.

Она откинула капюшон рясы и развязала маску. Спала черная ткань, открыв глазам сплошь изрытую лысину сестры Воры, увидев которую Джирелла втянула воздух сквозь зубы. Если бы не гротескно зарубцевавшаяся кожа, анафему можно было принять за чисторожденную. Отчего ведьморожденная казалась только еще более интригующей.

— Что… как…

Джирелла встала на цыпочки, дабы получше разглядеть особенности широкого лица женщины, без понятия, как сформулировать вопрос.

— Оперение, мэм, — произнесла боевая монахиня, не в силах встретиться с любопытствующим взглядом своей подопечной. Было ли то слабостью или уважением со стороны анафемы, но такое поведение взбудоражило Джиреллу. — Благодаря милости Падшей Матери и ее хирургов, я спасена от своего чудовищного происхождения.

— Во славу! — выдохнула Джирелла, когда анафема наклонилась ниже, дав девушке потрогать свою пупырчатую шкурку.

Ощущение было такое, все равно что водить пальцами по ощипанному цыпленку, что она проделывала в монастырской кухне. Глядя на пухлые губы и аристократический нос, она добавила:

— Хвала Падшей Матери, что ты не родилась с клювом.

— Хвала Падшей Матери, — согласилась сестра Вора. — Но даже если б и родилась с ним, цирюльники у его всемилости самые искусные. Я знаю других с таким же недугом, а то и худшим, и тем не менее всех их исцелили перед допуском в Норы.

— Говоришь, Норы существуют ?

Джирелла отдернула руку. Ей с трудом верилось, что вселяющие ужас слухи — вовсе не слухи.

— У вас под ногами, мэм. Меньше чем в миле, — заверила боевая монахиня, привязывая маску на место. — Там я и выросла. Его святейшество папа Шанату верит, что даже наш заблудший вид способен служить Вороненной Цепи. Как только нас перекроят по образу и подобию чистых.

— Чудеса, да и только… — Джирелла покачала головой. После всего услышанного у нее вряд ли еще остался аппетит, но вот горячая кружка калди, дабы успокоить нервы, определенно нужна. В монастыре напиток считался потворством своим страстям и был запрещен сестрами, но после предложенного дядей вчерашнего экстравагантного пиршества, она решила, что будущей Черной Папессе отныне можно все. — В общем, ты как хочешь, сестра Вора, а мне самое время разговеться. Мне прямо тебя просить принести, чего хочу или дергать за сонетку, как делал мой дядя?

— В будущем вы можете озвучивать любые ваши требования мне, а я уже позабочусь о доставке. Но сейчас мы уже опаздываем. — Боевая монахиня указала на тряпичный сверток, одиноко лежащий на пустом столе. — У меня тут приготовленный для вас обед, но взять его придется с собой.

— А куда мы идем? — Джирелла боязливо глянула на входную дверь. — Я думала, просто проведу тут неделю. В уединении. Из-за всех тех подстерегающих меня опасностей…

— Убийц, в смысле? — Джирелле снова показалось, что анафема улыбнулась за маской. — Когда есть враги, мэм, лучше не оставаться в одном месте. Его всемилость велел мне доставить вас к цирюльнику Нортону до перерыва Совета, а это значит, нам нужно лететь стрелой, иначе опоздаем.

— К цирюльнику? — После рассказа анафемы про цепных хирургов, которые перекраивают плоть грешников, Джирелла не могла даже представить себе кого-то такого, с кем желала бы встречи меньше.

Но ведь ее путь был начертан святой дланью, поэтому она высоко подняла голову и прошествовала за боевой монахиней на выход, а ее единственная заминка была вызвана нерешительностью по поводу того, брать завернутый обед или не брать. И после секундного раздумья она запихнула сверток в карман внутри рукава своего пышного платья. Нет, она еще не проголодалась, но обязалась своей создательнице пользоваться любыми предложенными дарами. Чревоугодие никогда не считалось ее самой сильной добродетелью, однако, раз она собирается надеть эбеновую митру Черной Папессы, следует стремиться воплотить их все.