Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра [litres]

Подошло время, когда Вороны начинали возвращаться в буковую рощу. Доктор Гергесгеймер оживился, встал, вытащил из-за пазухи манок, послюнявил мундштук и дунул. Прозвучал не тревожный клич, не зов на сбор, а просто «Я тут, а ты где?». Доктор Гергесгеймер сложил руки вокруг манка и ловко орудовал ими, чтобы управлять потоком воздуха. Дарра всегда поражало, что звук манка – даже если дул профессионал, даже звук волшебного манка доктора – был на самом деле не похож на живой звук, изданный настоящей Вороной, но все равно глубоко и мгновенно проникал в сердца птиц. И в его сердце тоже. Вороны уже отвечали, Вороны, летевшие к буковой роще, кричали: «Лечу! Я рядом!» И их отклики порождали ответы других Ворон. Издали было видно, что охотник не опасен, у него нет ружья.

Ночевка заполнялась птицами.

Доктор Гергесгеймер опустил манок и раскурил сигару. И тут они с Дарром Дубраули приметили дочь Улитки. Она закричала, увидев его, – наверное, узнала по дыму, но точно узнала. «Привет, привет!» – все тот же детский крик. Она оставила компанию, с которой прилетела, и, не переставая кричать, спикировала туда, где сидел доктор. Он положил сигару на ступеньку фургона и поднял руку ей навстречу – в черной бороде можно было увидеть улыбку. Дарр Дубраули закричал ей: «Берегись! Берегись! Опасность!» Но в вороньих кличах нет имен – они вообще относятся к иному роду речи, – а Дарр Дубраули не хотел напугать остальных Ворон, чтобы не разлетелись. Потому что пришел их час, пусть и такой тревожный и сумбурный.

Он сорвался с ветки и подлетел к тому месту, где стоял доктор. С гневным криком повернулся к нему белой щекой. «Это я! Я здесь!» – с яростью кричал он: со всей яростью Отца, который застал Бродягу с Матерью, яростью Ворон Ва Тернхолма после поражения шайки Волков. Он не слишком хорошо представлял, что произойдет, потому что изначально ожидал увидеть ружье, предвидел погоню, но все сложилось иначе. Поэтому Дарр сел на землю, посмотрел на врага сперва помрачным, потом подневным глазом, словно бросал вызов: попробуй подойди.

Невозможно было понять, почему доктор сделал то, что сделал: он радостно, тепло рассмеялся. А потом смахнул дочь Улитки с плеча и шагнул к Дарру, словно хотел с ним поговорить. Даже рукой помахал. Как робкая самка перед настойчивым ухажером, Дарр взлетел, но потом снова сел – рядом, чуть ближе к деревьям. Доктор Гергесгеймер последовал за ним. Он что, решил голыми руками поймать Дарра? Вороны на деревьях голосили, выкрикивали вопросы и предостережения, менялись местами так, чтобы Большие оказались ближе, а остальные отступили.

«Ну, сойдет, – подумал Дарр Дубраули, – так сойдет». Доктор Гергесгеймер подходил ближе, произнося слова, которых Дарр Дубраули не понял, подгонял его вглубь рощи, иногда даже шикал на него, как фермерские жены на Кур, когда ему казалось, что Дарр собирается лететь в другую сторону. Но Дарр и не собирался улетать. То, что должно было произойти, происходило, хоть и по неизвестным Дарру Дубраули причинам: доктор Гергесгеймер оказался в обиталище великого множества Ворон.

И тут он почуял запах дыма.

Пока Дарр Дубраули и доктор Гергесгеймер исполняли свой странный брачный танец, дочь Улитки взяла в клюв забытую, но непотухшую сигару доктора и понесла ее в рощу, а там положила на землю рядом с черным шнуром и принялась играть и возиться с ней. Сухая трава вокруг быстро занялась. Едва ли не последнее, что доктор Гергесгеймер увидел на земле, был поднимающийся от травы дым, радостно порхающая в нем Ворона – его Ворона-предательница – и багровые язычки огня. Он ринулся туда с криком ужаса, а потом увидел, что уже слишком поздно, и побежал в другую сторону. Но теперь Дарр Дубраули бросил клич, один клич, в который вложил все силы и волю, клич, которому ни одна Ворона не может отказать, и Вороны под предводительством Больших – Ке Ливень, Долгоклюва, Фа Боярышника и дюжины других – закричали что есть мочи и обрушились на доктора, а следом уже подлетали другие, и с ними Дарр Дубраули: «Бей! Бей! В глаз! В глаз! Так Ему! Так!» Доктор ошеломленно замер; отмахивался руками от черных птиц, которые безукоризненно исполняли маневр: налетали плотно, но не касались друг друга, точно кордебалет вился вокруг премьера. Он потерял шляпу. Гам поднялся невероятный. Это была армия, не толпа – Дарр Дубраули хорошо их вымуштровал, так что никто не подскакивал поближе, чтобы потом убежать, как делают Вороны, когда травят сонную Сову. «Клюй, клюй! Бей Его!» И они его настигли: клевали уши, целились в глаза, ослепили, хоть он и прикрыл лицо окровавленными руками. Обезумев от страха, он спотыкался, с ревом отмахивался от врагов, которых уже не видел. Нужно было бежать, прочь от них, прочь, и на миг он оторвался от преследователей и побежал.

Но в панике и слепоте побежал не туда – в глубину рощи, а не из нее.

Дарр Дубраули заметил проблеск странного огня в траве: огонек методично полз вперед, словно обладал собственной волей, по шнуру, который размотал доктор Гергесгеймер. В суматохе Дарр на миг удивился тому, как пламя шипит и вспыхивает, точно огромные спички выложили в ряд одну за другой. Очарованная дочь Улитки прыгала вдоль шнура, не обращая внимания на все остальное, на вопли Ворон, на рев доктора. Она подскакивала к огню, подлетала, подпрыгивала снова и снова. Это был идеальный огонь.

Доктор уже не пытался добраться до него; он заблудился среди деревьев, шарахался от хлопанья крыльев, отмахивался от Ворон, которые уже по большей части перестали его мучить, а только сидели над ним на ветках и осыпали ругательствами. Ветер принес туда удушливый дым горящей травы; доктор споткнулся о корень и упал лицом вниз, попытался встать, прикрывая израненную голову. Дарр испытал к нему почти жалость, совсем непохожую на Жалость, потому что чувствовать ее было приятно.

Огонь добрался до заряда в яме.

Взрыв, наверное, было слышно за милю, но Дарр Дубраули его не услышал, не увидел и даже не почувствовал; просто на один бесконечный миг – так он говорит, по крайней мере, – оказался в воздухе рядом с доктором Гергесгеймером: только они двое, неподвижные в тишине, на миг, отделявший их души от совершенно различного посмертия. Больше ничего.

Так Дарр Дубраули отомстил. Его противник был уничтожен, чего Дарр и добивался и что с уверенностью считал благом для Ворон. Но и многих Ворон разорвало на куски, и части их тел, наверное, смешались с останками доктора: наверняка погибла дочь Улитки и еще несколько друзей и родичей Дарра; точно он не мог узнать, потому что умер, умер, как и они. Это не было предусмотрено планом. Как и во многих историях о свершившемся возмездии, месть Дарра Дубраули погубила и самого мстителя.