Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра [litres]

Динамит, который доктор Гергесгеймер уложил в ямку под Буками у русла пересохшего ручья, тоже послужил мести, и месть доктора тоже обратилась против него. Он мгновенно убил Ворону, которую так давно ненавидел, и уничтожил разом с ней еще много других Ворон – и себя самого. В ходе той затяжной войны некоторые фермеры использовали динамит, чтобы погубить разом сотню, тысячу Ворон всего несколькими шашками из ящика «Dupont Red Cross», разложенными в подходящих местах. Даже Вороны, которые научились избегать всех прочих ловушек, всех хитроумных устройств, призванных сократить воронье поголовье, ничего не могли сделать. Одна беда: когда динамит делал свое дело, а изломанные ветки и птичьи тела сжигали, в следующем сезоне опять появлялись Вороны, а потом их становилось еще больше, пока поголовье не восстанавливалось. Моя «Фермерская энциклопедия» рассказывает об одном фермере, который динамитом убил двадцать птиц из огромной стаи, и, когда его спросили, отбило ли это у Ворон охоту летать на его поля, он ответил: «У этих-то двадцатерых – наверняка!»

За годы, которые Дарр Дубраули прожил среди городских Ворон, не помня своей истории, великое построение времени, пространства, мысли и действия, которое он называет Имром (где то, во что верят Люди, – правда, где они живут внутри собственных измышлений), начало все быстрее разрушаться: словно только мысль и поддерживала его, и эта мысль слабела. Веками Люди – некоторые Люди – приобретали бо́льшую и бо́льшую уверенность в том, что они могут сотворить все, сделать все, изменить все; и могли. Смогли даже – и останавливаться уже поздно – изменить землю, и моря, и времена года: смогли изменить Время. Люди это знали; и знали, что это их вина, даже если принадлежали к тем, кто ничего не мог с этим поделать.

Не знаю, понял ли вообще Дарр Дубраули, как работает город. Жил ли там, когда центр все еще питали и поддерживали окраины и дальние земли, продукты которых он скупал и продавал; видел ли баржи на коричневой реке, сотни железнодорожных путей, уходивших во всех направлениях, работающие день и ночь заводы и Людей, которые входили и выходили из них в ритме приливов и отливов. Даже если он и жил там в те дни – вскоре после своей смерти, за десятки лет до моего рождения, – не знаю, хватило ли ему сил воспринять все это.

Разумеется, когда он снова обрел себя, уже городского жителя, он жил там довольно долго. Далеко не сразу он понял, что очутился не так уж далеко от того места, где умер в последний раз, где его разорвал на куски динамит доктора Гергесгеймера. Скорее, город перебрался ближе к нему, к тому месту, где он жил, захватывая поля и фермы, леса и деревни до того самого холма, на котором стоял дом Анны Кун: словно город, как широкая река, разделяющая его, затапливал земли, выходил из берегов, разливался по равнине кирпичом и огромными горами мусора.

Итак, к тому моменту Дарр Дубраули уже какое-то время летал к великой мусорной горе в компании Ворон с речных островов. Насколько он знает, семьи здесь у него не было, а может, и не было нигде: он стал бродягой, как часто случалось в иные времена. Когда он впервые обнаружил себя среди других Ворон, никто не возражал, если Дарр занимал место на ночевке, – это была давняя зимняя традиция, ни одну Ворону не прогонят, если она ведет себя прилично. На горе́ он, как и прочие Вороны, питался отбросами вместе с остальными, а потом радостно кричал. Он чувствовал, что не всегда этим занимался, не вечно, не всю жизнь, не весь вороний век; но сезоны не раз сменили друг друга, прежде чем он осознал себя.

О, здесь Вороны властвовали, как нигде прежде, их великая и крепкая конфедерация росла и ширилась, усиливалась договорами и союзами (негласными, конечно, и все равно нерушимыми), в которых торжествовало Сотрудничество. Может, их и ненавидели, но кому до этого дело? Всюду царило Изобилие, всюду была Земля Изобилия, которую он некогда пообещал Воронам, и не нужно в нее лететь, не нужны верные друзья и преданные родичи, готовые драться с тобой бок о бок. Ибо где Изобилие, там и Мир. Вороны процветали, как никогда. Целыми днями торжествующе каркали, тысячами «затмевали небо»; почти никого не осталось в этих краях, кроме них и Людей. Теперь встречались Вороны, которые жили и умирали просто от глубокой старости. Дарр Дубраули, старейший из них, конечно, видел, что все вокруг стареют, а он почему-то нет. Как же так вышло, что Лисята состарилась за свою долгую жизнь, а он – нет? Она никогда не умирала, пока не умерла навсегда, – может быть, смерти освежали его, как ванна или дым, позволяли вечно оставаться Вороной средних лет?

– Голодный? – крикнула ему одна дородная ясноглазая Ворона, когда он приземлился утром на горе; теперь Вороны стали крупней, и старики дивились своему потомству – большому, сильному, толстому.

– Всегда голодный, – откликнулся Дарр Дубраули, и оба рассмеялись этой старой шутке.

Все они были крупные и сытые, но не все здоровые. Рядом с тем местом, где Дарр искал себе завтрак, другая Ворона возилась с какой-то коробкой, клюя ее с разных сторон, чтобы открыть. Дарр Дубраули быстро подскочил ближе, выражая вежливый интерес, но тот самец не обратил на него внимания. Теперь Дарр разглядел, что глаза у него тусклые, словно опустилось внутреннее веко. Из уголка глаза сочился гной; голова его казалась пепельной, грязной, он тяжело дышал, открывая клюв.

Больной. Многие были больны, и молодые и старые, хоть стая и процветала. Дарр Дубраули почувствовал желание убраться от этого самца подальше, но уж очень его интересовала коробка. Вороне трудно отвернуться от спрятанной вещи, а городские Вороны знают, сколько чудесных находок скрывается в пакетах и коробках. Дарр Дубраули взял крышку клювом и потянул, загребая назад крыльями; так же поступил и другой. Содержимое коробки казалось тяжелым и пахло так, что его явно стоило достать. Вороны не слишком хорошо чуют, но этот запах они ни с чем не спутают.

– Вот так, – сказал больной самец, хотя крышка и не подалась.

Он клюнул ее, но потом позволил Дарру взяться за дело, часто поглядывая в небо, чтобы не пропустить врага или соперника, смотрел на подень, затем на помрак – хотя нечего было высматривать, но Вороны просто не могут иначе. Крышка отскочила. Дарр Дубраули отступил с ней на пару шагов, потому что в крышке застрял его клюв и стряхнуть ее удалось не сразу.

– Так-так-так, – проговорил больной самец. – Какая чу́дная находка.

К ним подбирались и другие Вороны, заинтригованные его интересом. Все они, похоже, были друг с другом незнакомы – по крайней мере, никак не показали обратного, – но все равно ссора не вспыхнула.